Ступай и доложи королю, что я хочу поговорить с ним по очень важному делу. Мне очень тяжело, Эстебания, ты понимаешь, что ты со мной сделала, но и ты, и король были только орудием в руках другого. Ты понимаешь, какие чувства у меня могут быть к этому другому, я ведь знаю, кто тут главный виновник!
Эстебания вышла из будуара, опустив голову, и пошла к королю.
Оставшись одна, Анна Австрийская упала на колени перед образом Божьей Матери и сложила руки для молитвы.
— Помоги мне, Святая Дева Мария! Дай сил и на это тяжкое испытание. Они отняли у меня дитя, оставили его сиротой. Я мать, но ничего не могу сделать, я слабая женщина и всецело нахожусь в руках мужчин, управляющих этим государством. Ты видишь мое сердце, ты знаешь, что я не виновата в несправедливости, причиняемой моему ребенку, сокровищу, посланному мне Богом. Они воспользовались моим беспамятством, отняли, скрыли, увели мое дитя и никому не позволили рассказывать об этом. Сохрани матерь Божья и помилуй бедного мальчика, будь ему матерью и защитницей, направь его мысли так, чтобы он не стал когда-нибудь проклинать меня! Прости тех, кто взял на себя этот грех, прости моим врагам и тому злому человеку, от которого мне уже приходилось вынести столько горя.
Анна Австрийская встала.
Она стала спокойнее после молитвы. На прекрасных глазах ее еще блестели две слезинки, но волнение и гнев утихли, уступив место глубокой грусти.
Не королева так молилась и плакала… не королева шла к Людовику, чтобы осыпать его упреками и привлечь к ответственности, нет! То была мать, оскорбленная в самых святых своих чувствах, — мать, у которой отняли дитя!
Королева забыла в эти минуты свою корону и этикет, в ней все было заглушено Чувством материнского горя. Сердце матери возмущалось против позорного обмана, сердце матери стонало и трепетало от мучительного страданья.
Анна Австрийская неверными шагами прошла анфиладу комнат, ведущих к покоям короля, и вошла к нему в кабинет.
Людовик ждал ее.
Эстебания, стоя на коленях, рассказала ему о случившемся.
— Ее величество когда-нибудь все равно должна была узнать, — ответил он обергофмейстерине и пошел навстречу королеве, не с суровым видом, как она ожидала, а с распростертыми объятиями, и прижал ее к своему сердцу.
— Знаю, зачем ты пришла, Анна, — сказал он, — знаю заранее, что ты будешь говорить и в чем упрекать, но прежде всего вспомни, что и я точно так же страдаю и горюю, как и ты.
— О, зачем вы так поступили со мной, Людовик, — вскричала королева в порыве невыносимого горя, — за что еще и это новое ужасное испытание!
— Будь мужественной, Анна, сейчас я тебе все объясню. Я так благодарен Богу, что между нами нет больше этой мрачной тайны — ласково сказал Людовик, — садись поближе ко мне и слушай. Когда у нас родился первый мальчик, я был в восторге, но когда доктор с изменившимся лицом прибежал, чтобы сказать мне о втором, я ужаснулся. Я не знал, что делать, Анна. Рождение близнецов должно было доставить нам много горя. Кому же из моих двоих сыновей достанется трон после моей смерти? Только один из них мог быть моим наследником, хоть они и оба имели право на престол. Что будет с Францией, с троном моих предков, если близнецы, мои сыновья, начнут бороться за свое право, возьмутся за оружие, чтобы разъединить Францию.
— Итак, опять мои радости принесены в жертву государству, и вот привилегия — носить титул королевы! Сколько уже раз я горько оплакивала эту привилегию!
— Слушай, Анна! Один только кардинал знал тайну, конечно, кроме доктора и тех, кто еще был при тебе.
— И вы с кардиналом решили, как надо поступить!
— Я вынужден был, Анна! В своей материнской любви ты не видишь грядущих последствий. Я приказал тщательно скрыть рождение второго ребенка и унести его из твоей спальни, но я видел его, я поцеловал бедняжку. Неужели ты думаешь, что я без всякого чувства, холодно оттолкнул от себя мое родное дитя? Я с сильной болью в сердце принес эту жертву, Анна. Я все обдумал, кардинал поддержал во мне решимость.
— Кардинал… Везде и всегда этот кардинал, как я ненавижу его! Он один во всем виноват, из-за него я страдаю!
— Не в кардинале дело, Анна. Причина гораздо серьезнее, государство и трон заставили меня принести эту жертву. И я не люблю Ришелье, признаюсь тебе откровенно, и я очень хотел бы разделаться с ним, но именно тогда необходимо было последовать его совету. Во Франции не может быть двух наследных принцев, нам нельзя было официально признать и второго ребенка нашим сыном. Я боролся в душе, тяжело страдал, но все-таки пришлось подчиниться неизбежному.
— О, зачем мы обречены носить корону, мешающую нашему счастью и заставляющую нас идти против самых святых для человека чувств! — вскричала королева.
— Не будь несправедливой, Анна, — мягко сказал Людовик, взяв ее за руку, — каждый должен мириться со своей судьбой. Ты, разумеется, права, нам часто завидуют, не подозревая, какие жертвы приходится приносить тем, кто обладает троном. Я поручил заботу о мальчике старушке камерфрау, — я знаю ее с детства, и рыцарю Раймонду, ее мужу. У них бедному ребенку будет хорошо.
— Но ведь этим не ограничились, ведь его увезли из Парижа, удалили от меня.
— Анна, мы должны свыкнуться с мыслью, что у нас только один ребенок.
— Чего вы хотите, Людовик, ведь эта жертва выше моих сил! — воскликнула королева, вскочив с кресла.
— Я требую от тебя тяжелой, чудовищной жертвы, но не моя личная воля, не мое сердце диктует мне это требование, а жестокая необходимость, Анна.
— О, какой ужас! — прошептала Анна.
— Чтобы хоть немного смягчить наше горе, я согласился отослать мальчика в дальний, уединенный пограничный замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122