Это была такая ужасная сцена, которую я никогда не забуду и которая дорого мне обошлась… Избави вас Бог от чего-либо подобного!
— Да, — серьезно сказал Милон, — ты хочешь напомнить мне, что и у меня еще жив старик отец и он никогда не согласится на наш брак с Жозефиной.
— Отец отправился к королю, — продолжал маркиз, не обращая внимания на слова Милона, — и рассказал ему все, прося услать меня куда-нибудь. Король любил моего отца и сейчас же исполнил его просьбу. Меня послали в Седан!
— И ты поехал? — спросил Этьенн.
— Меня покоробило, когда я получил приказ… С отцом после нашей сцены я еще не говорил… Я был не в состоянии тогда же объясниться, потому что несчастная старушка, мать Магдалены, слегла в постель после резких упреков, которые ей пришлось выслушать от моего отца.
Я понял, что это ему я обязан неожиданным приказом ехать в Седан, но сдержался и ни слова ему не сказал. Обдумав, я решился ехать, говоря себе, что Магдалена не изменит мне, как и я ей, а через несколько лет, когда война кончится, я осуществлю свой благородный замысел.
Я надеялся, что отец не станет больше противиться нашему браку, и мы с Магдаленой будем еще счастливее.
Каким бывает человек легкомысленным в молодости! С какой надеждой он смотрит в будущее! Какие у него розовые понятия о счастье!
— Ты был уже в это время знаком с графом Люинем? — спросил виконт.
— Да, я с ним познакомился в Лувре. Он называл себя моим другом и скоро доказал, как он понимал эту дружбу… Не стану забегать вперед. Я пошел к Магдалене и нашел ее в слезах. Упреки моего старого вспыльчивого отца как ножом резали ей сердце.
Я повторил ей свою клятву, сказал, что меня командируют на некоторое время в Седан, но что я скоро вернусь и назову ее своей женой перед Богом и людьми…
Она бросилась в мои объятия… Я стал целовать ее губы, она, дрожа, прижимала меня к своему сердцу и клялась в неизменной любви…
— Это был чудный вечер. Самый прекрасный во всей моей грустной жизни, но за то и самый преступный, или, вернее, я был в этот вечер слабее, чем когда-нибудь. Магдалена совсем отдалась мне; мысль о предстоящей разлуке победила во мне голос рассудка. Мы забыли весь свет, наслаждаясь любовью и счастьем.
На другой день я явился к отцу. Он холодно простился со мной, ни слова не сказал больше о Магдалене и пожелал только, чтобы я, вполне посвятив, себя своему призванию, сделал честь своей службой нашему имени.
Я уехал в Седан, не подозревая, что буду там арестован.
— Как, неужели твой отец это сделал? — спросил Милон.
— Нет, друзья мои, отец ничего об этом не знал. Это была дружеская выходка Люиня, которому давно хотелось отбить у меня прекрасную Магдалену!
Моя ссылка в Седан была для него очень кстати, и он выхлопотал у принца Людовика позволение арестовать меня.
Напрасно я протестовал, требовал, чтобы мне дали возможность обратиться за помощью к отцу. Около года меня держали под арестом в Седане и еще больше продержали бы, если бы не внезапная смерть моего отца.
Меня отпустили. Я был единственным наследником, и король Генрих хотел ввести меня в права наследования…
Меня отпустили тогда, когда негодяю графу Люиню после бесчисленных коварных уловок удалось, наконец, отнять у меня то, что мне было дороже жизни! Нет, не просто отнять, а еще хуже — опозорить!
— За это-то ты с ним и расправился тогда?
— Да, хоть и после долгих лет ожидания… И я был очень рад, что, наконец, он получил по заслугам! Граф Люинь опутал бедную, беззащитную девушку, а когда умерла ее мать, оберегавшая ее до тех пор, ему удалось уверить Магдалену, что я больше не вернусь, что я ее бросил! Не получая от меня никаких известий, она, наконец, поверила ему, забыла, что лишила меня самого святого, самого дорогого в жизни!
— Какая тяжелая судьба! — заметил Этьенн.
— Да, друзья мои, очень тяжелая! — продолжал маркиз. — Я вернулся из Седана и нашел отца — в могиле, а любимую девушку — опозоренной!..
— Не могу передать, что я выстрадал, когда пришел к Магдалене и она в отчаянии призналась мне в своей вине!
В первую минуту я страшно рассердился, но потом мне стало до глубины души жаль ее, и невыразимая боль пронзила мое сердце!
— Магдалена упала передо мной на колени и просила о прощении; она плакала и молила Бога о милосердии к ней.
— Несчастная хотела наложить на себя руки, хотя это было бы двойным преступлением, потому что несколько недель перед тем она дала жизнь сыну — ребенку нашей любви!
— Я стал обдумывать, что делать. Сначала мне казалось, что все вокруг меня рушилось — все мои надежды, все планы! Борьба была тяжела, но я вышел победителем.
— Мне пришлось вступить в права наследования, — необходимые при этом хлопоты немного отвлекли меня. Прежде всего я продал наш дом на улице Сен-Дени, чтобы ничто не напоминало мне о прошлом, потом усердно занялся службой и подружился с Милоном и Каноником.
— Мстить Люиню я в то время не собирался: гордость не позволяла мне сделать это. Мне было противно говорить с ним и требовать от него удовлетворения. Его поступок казался мне слишком грязным.
— Но я твердо решил исполнить свою клятву, данную Магдалене. Она и мой ребенок терпели нужду… Я нанял для них хорошую квартиру с полной меблировкой, нанял служанок для Магдалены и приставил к ней своего старого камердинера, которому поручил так заботиться о ней, чтобы она ни в чем не нуждалась, чтобы каждое ее желание предупреждалось… Таким образом, часть моего долга была исполнена.
— Как это холодно звучит! — заметил Милон, — разве ты делал это только по обязанности?
— Нет… Буду говорить откровенно… Я и тогда страстно любил Магдалену, любил ее и после ее измены, но я скрывал эти чувства даже от самого себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122