А другая изолированная малая группа могла иметь с рождения
иммунитет к совсем другой инфекции, и поэтому член одной малой группы был
практически смертельно опасен для члена другого малого сообщества, если бы
им довелось встретиться и общаться довольно близко, а не через
видеоэкраны.
Сидя в мчавшихся санях и закрываясь от встречного ветра, Кальхаун
понял, что все, о чем он размышлял, очень похоже на что-то уже
происходившее. Теперь учили, что нечто подобное происходило в примитивном
обществе, где существовало поверье, что женщины опасны для мужчин, и
мужчина должен принимать особые меры, чтобы избежать пагубной "маны",
исходящей от его будущей невесты. При существовании традиции похищения жен
- а сообщества были очень малы и жестко изолированы - любое племя, не
знающее начальных правил санитарии, могло попасть именно в такое
положение, в которое попали Города Один, Два и Три.
Примитивное подозрение, касающееся женщин, возможно, имело свое
обоснование в реальной жизни. Женщина одного племени могла быть
носительницей смертоносного микроба на коже или одежде и обладать
иммунитетом к этой инфекции. В то же время мужчина из другого племени
иммунитетом к этой инфекции не обладал, и, похищая себе в жены женщину
другого племени, сам становился жертвой смертельной болезни.
Летящие по снегу сани резко повернули и чуть было не опрокинулись.
Брызнул фонтан снега, но сани тут же заложили новый крутой вираж и резко
затормозили. Мотор заглох. Снежный вихрь прекратился, и сани медленно
заскользили по снегу.
- Их след! - прокричал Хант в ухо Кальхауну.
Кальхаун заметил углубление в снегу. Это были две пары следов
грушевидной формы на девственно белой поверхности. Две человеческие
фигуры, на ногах у которых были надеты приспособления для хождения по
снегу, двигались, освещаемые сине-золотым сиянием ленточки на небосклоне.
Кальхаун теперь мог точно сказать, что произошло, до мельчайших
подробностей.
Девушка в тяжелом неуклюжем одеянии стояла "на часах" на краю горы
над заснеженной долиной. Это были долгие и холодные часы наблюдения.
Вокруг - вечные снега, всегда одни и те же вечные снега, и ничто не меняло
эту белую монотонность. Она знала, что через долину такой же одинокий
часовой из чужого города наблюдает за этой белой бесконечностью. Она
помнила, что прикосновение руки или даже просто дыхание этого человека
будет смертельно для нее так же, как и ее прикосновение и дыхание принесет
смерть ему. Сначала было чувство ужаса, а потом - любопытство. Затем
последовал первый запрос по рации. Может быть, она сначала не ответила, но
выслушала, что говорил "чужак". Она слышала его юный голос, и ее одолевало
любопытство, что он за человек, этот самый "чужак", который тоже наблюдает
за обстановкой. И наступил день, когда она ответила, очень смущаясь, и с
облегчением почувствовала некую привлекательность этого разговора в
снегах. И, конечно, не было ничего опасного в разговоре по рации.
Возможно, они шутили относительно смертельной опасности, которую они
представляют друг для друга. Может быть, они удивлялись тому, что жители
двух городов, которые никогда не видели друг друга, должны друг друга
ненавидеть. Потом каждому захотелось увидеть своего собеседника, и они
принесли с собой видеоприставки, которыми никто не пользовался. Они не
находили в этом ничего дурного. Наконец они увидели друг друга! Она -
совсем незнакомого, но уже близкого и любимого человека, а он - самую
очаровательную девушку, которую когда-либо встречал. Сначала они сожалели,
что не могут быть рядом потому, что смертоносны друг для друга, потом
возненавидели запреты. Кончилось тем, что они отвергли опасность как
несуществующую и убежали вместе в теплые земли, зная, что, может быть,
счастливых дней им отведено мало. Но эти малые крохи счастья стоили целой
жизни, и молодые люди не колебались в своем решении.
Кальхаун представил себе все это очень ярко, хотя убеждал себя в том,
что рассматривал этот случай с некоторой долей иронии. Он утвердился в
сознании того, что это лишь еще одно проявление слепого приступа отрицания
жизни в замкнутом обществе. Именно это неприятие замкнутости делает
астронавтов такими привлекательными для девушек в дальних, забытых богом
космопортах.
Еще он подумал о том странном, неразумном и только человеку присущем
свойстве, которое вызывает радость осознания, что существует кто-то еще,
что человеческая жизнь и счастье занимают отведенное им место и в космосе.
Возможно, что начиналось это неразумное свойство с инстинкта, но переросло
в нечто, чем обладает только человек, и только он может такое чувство
переживать.
У Ханта это свойство было. Этот отчаявшийся человек искал в снегах
свою дочь, которая, если смотреть правде в глаза, забыла о нем и предала
его. Хант стал изгоем ради собственной дочери и ни секунды не жалел об
этом. Он даже и не думал на эту тему, желая спасти беглянку.
Он поднял руку в теплой рукавице.
- Вон там, - радостно закричал он. - Это они!
В золотисто-голубой мгле показалась черная точка. Когда снеговые сани
подползли поближе, точка превратилась в две маленькие фигурки, стоявшие,
прижавшись друг к Другу.
Они с вызовом смотрели на приближающиеся сани. Хант выключил
двигатель, и сани заскользили по гладкой поверхности - полозья как будто
шептали что-то снегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62