- Она мне не сказала.
- Не кажется ли тебе, что на сегодня вранья уже достаточно?
- Да нет, правда. Она не сказала мне. Она обещала сама найти меня.
- Она знает, что ты переехал сюда?
- Да.
- И когда она свяжется с тобой, ты сразу дашь мне знать, не правда
ли, милый? Немедленно!
- О, конечно, я так и сделаю, Карла.
Она вздохнула. Кирби почувствовал аромат ее духов.
- Знаешь, ты все испортил. Я уже почти совсем в тебя влюбилась.
- Я виноват. Пожалуйста, прости меня.
Придержав его голову, Карла соскользнула с диванчика. Вместо ее колен
он чувствовал теперь пластиковую обивку. Она постояла, глядя на него
сверху вниз. С неимоверным трудом он сдержал желание чем-нибудь
прикрыться.
- Постараюсь простить тебя, дорогой. Но с этих пор тебе придется
очень хорошо вести себя. А сейчас мне нужно уходить.
Рот, который он так хорошо помнил, нежно прижался к его губам.
Непроизвольно он обнял ее и стал все крепче прижимать к себе. Но тут от
неожиданной резкой боли он рванулся, как пришпоренная лошадь, и громко
завопил. Она с ловкостью захватила бесстыдными пальцами там, где боль
ощущается нестерпимей всего, и беспощадно сомкнула кулак. Высвободившись и
уже покидая комнату, она тихонько рассмеялась напоследок дразнящим смехом.
Через мгновение она исчезла.
Некоторое время Кирби лежал неподвижно. Затем встал, пошел в номер,
принял ледяной душ и поставил будильник на девять утра. Было без
нескольких минут три. Он включил свет в солярии и подобрал свою одежду.
Аккуратно разложив все по местам, выключил свет и вновь окунулся в
апрельскую ночь. Он сидел голышом на мягком полу, скрестив ноги,
облокотясь на стену, опершись локтями на колени и свободно свесив кисти
рук; сидел молча, с сигаретой, зажатой в зубах. За крытыми черепицей
крышами расстилалось темное ночное море, доносился плеск волн и шум
прилива. Ветер становился прохладнее. Сердце продолжало колотиться слишком
сильно, мучила тупая боль в голове. Но физические страдания были ничто по
сравнению с той травмой, которую нанесла ему Карла. Одним метким
рассчитанным ударом она превратила его в клоуна, чувство - в фарс,
показала ему свою жесткую власть и способность унизить в нем гордость и
мужское достоинство.
Он мрачно подумал о тех возможностях, которые он с ней уже упустил.
Другой на его месте, настоящий мужчина, вскочил бы с диванчика в ярости от
такого отвратительного попрания его достоинства, схватил бы ее, бросил на
этот диванчик и изнасиловал здесь, прямо под звездами, в наказание за
дерзость и наглость. Быть может, впрочем, именно к этому она и стремилась.
Теперь Кирби, в который уже раз, с тоской спрашивал себя: что же,
наконец, сделало его таким? Отчего в нем это безволие? Он смотрел на море,
и ему казалось странным, что он так устроен, что он вечно кого-то и
чего-то боится. Море было неизменным, люди на его памяти менялись. А
звезды, те существовали так долго, что уже само море казалось чем-то
преходящим, таким же преходящим как жизнь человека. Против неизменного
моря, против вечных звезд - что значит один оскорбительный жест, одно
маленькое унижение однажды ночью для одного мужчины?
Подумав о руках Карлы, маленьких, сильных, тщательно ухоженных, с
длинными ногтями, Кирби громко застонал, бросил сигарету в пепельницу и
отправился спать.

5
Зал для совещаний располагался на шестнадцатом этаже. Громадные окна
выходили на пляж. Из них открывался вид на дорогу, которая по насыпи
уходила в сторону побережья к отелям. Убранство зала выдержано в светлых
тонах, лишь огромный круглый стол в центре и стулья вокруг него были
черными.
За столом собралось восемь человек. Д.Лерой Винтермор сидел слева от
Кирби. Справа неподвижно восседал прямой, бледный человек по имени Хилтон
Хиббер, душеприказчик Омара Креппса. Остальные пятеро являлись
исполнительными директорами Корпорации Креппса. Кирби их присутствие
всегда подавляло. Он их не различал. Все они были в белоснежных рубашках с
золотыми запонками. Все носили нелепые фамилии вроде Грамби, Грумбо и
Гормэн. Их одинаково мясистые лица излучали уверенность и достоинство.
Каждый из них прекрасно подошел бы на роль губернатора в телевизионной
пьесе.
Их неизменно педантичный подход ко всякому делу утомлял Кирби. Видно,
им очень не нравилась та легкость, с которой принимались решения главной
конторой в Майами. Неимоверными стараниями они пытались привести в порядок
бесчисленные проекты Омара Креппса, этого маленького эксцентрика, который
непрерывно усложнял громадное здание своей финансовой империи. И, не зная
устали, они тянули свою бюрократическую лапу, чтобы накрыть ею все
благотворительные предприятия Креппса. В самых отдаленных странах эта лапа
настигала Кирби: неизвестно откуда появлялись вдруг хорошо знакомые
разноцветные карточки, каждую графу в которых он должен был аккуратно
заполнить. Только после того, как дядюшка Омар лично посоветовал ему
однажды не обращать на них внимания, Кирби решился избавить себя от этой
мороки. Но мучители не прекращали своих попыток, изредка отправляя
ослушнику назидательные письма.
Один из них, объявив совещание открытым, провозгласил:
- Джентльмены! Позвольте мне напомнить условия завещания мистера
Креппса. Все имущество передается фонду Омара Креппса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82