Потом они пошли прямо к нам. Так казалось, но они прошли мимо и направились к «форду», стоящему перед нами, слева. Когда они проходили мимо нас, я почувствовал, что девушка делает глубокий вдох.
— Не делай глупости! — Я обнял ее и крепко прижал к себе. Вдох, предназначавшийся для крика, вырвался стоном. Полицейский обернулся, но увидев девушку, уткнувшуюся между моим плечом и шеей, отвернулся. Он
тихо сказал пару слов своему товарищу; в нормальных условиях я бы ответил, но сейчас предпочел не реагировать на полицейские шуточки.
Когда я отпустил девушку, она вся вплоть до купальника была покрыта румянцем. Очевидно, когда я прижимал ее к себе, ей почти нечем было дышать, но я подозревал, что главной причиной этого румянца были слова полицейского. Глаза ее стали злыми.
— Я собираюсь вас выдать,— сказала она спокойно, но твердо.
Полицейский осматривал «форд». На водителе был зеленый пиджак, а соломенную шляпу он надвинул глубоко на глаза: я обратил на него внимание, когда въезжал; волосы к него были черные, лицо загорелое, усатое. Полицейские не двигались с места. Они стояли в пяти метрах от нас, но шум земснарядов заглушал наш тихий разговор.
— Не глупи,— сказал я спокойно,— у меня пистолет.
— Но только один патрон.
Она была права. Два раза я выстрелил в зале, один раз в «студебеккер» судьи и два раза в полицейскую машину.
— Ты здорово считаешь, малышка,— буркнул я.— У тебя будет много времени в больнице, чтобы заниматься арифметикой, пока тебя будут штопать врачи. Если, конечно, им вообще удастся привести тебя в порядок.
Она слегка раскрыла рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулечка, а сколько она может вреда принести! — Я высунул пистолет из-под пиджака и прижал к ее ноге.— Ты слышала, как я говорил тому идиоту Донелли, что с ним может быть? Этот ствол упирается в твою бедренную кость. Ты понимаешь, что это значит? — Я говорил тихо, но угрожающе.— Ты никогда уже не сможешь ходить. Не сможешь бегать, танцевать, плавать или ездить верхом. Всю жизнь будешь таскать свое прекрасное тело на костылях. Или ездить в кресле на колесиках. Всю жизнь... Ну, зови фараонов.
Она не ответила, кровь отхлынула от ее лица, даже губы побелели.
— Ты мне веришь? — спросил я тихо.
— Верю.
— Значит...
— Значит, я их позову. Вы можете меня сделать калекой, но они вас схватят. И больше вы никого не убьете. Я должна это сделать.
— Такое рыцарство делает вам честь,— иронический тон моего голоса совершенно не гармонировал с мыслями,
которые промелькнули у меня в голове. Она собиралась поступить так, как я на ее месте никогда бы не поступил.— Зови. Ты будешь, по крайней мере, свидетелем их смерти. Она посмотрела на меня: — Что вы хотите этим сказать? У вас только один патрон...
— Но уже не для вас. Если вы скажете хоть словечко, этот фараон с пистолетом свое получит. Я выстрелю ему прямо в грудь. В самую середину: вы ведь видели, как я выбил пистолет из руки шерифа. Потом обезврежу второго, хлопот с ним не будет, потому что он даже кобуру не расстегнул. Я отберу у него пистолет, застрелю его и смоюсь.— Я усмехнулся.— Не думаю, что кто-нибудь попытается меня задержать...
— Я ему скажу, что у вас нет больше патронов.
— Ты первая на очереди. Я тебе сейчас двину локтем в бок, и ты последующие пять минут ничего не будешь в состоянии говорить.
Воцарилось долгое молчание. Полицейские все еще стояли на месте. Она тихо сказала:
— Вы бы это сделали?
— У меня только один способ, чтобы тебя убедить.
— Я вас ненавижу! — глаза ее потемнели от бессилия и отчаяния.— Я никогда не знала, что можно кого-то так ненавидеть. Это меня ... пугает.
— Лучше быть испуганной, но живой.— Я смотрел, как полицейские обходят вокруг стоянки, садятся на мотоциклы и уезжают.
Приближался вечер. Скоро на стоянке остались две машины: мы и «форд», в котором сидел мужчина в зеленом пиджаке. Небо потемнело совсем и начался дождь.
Прежде, чем я ухитрился поднять крышу, моя тонкая, хлопчатобумажная рубашка промокла насквозь. Когда я закрыл окна и помотрел в зеркальце, то убедился, что по лицу плывут черные полосы: тушь, которой я красил волосы. Я вытерся платком и посмотрел на часы. Черные тучи обложили все небо до горизонта, автомобили по автостраде мчались с включенными фарами, хотя еще был день. Я запустил двигатель.
— Вы хотели ждать, пока стемнеет.— Девушка была застигнута врасплох. Она, наверное, ожидала, что появятся более наблюдательные фараоны.
— Хотел. Но мистер Чес Брукс уже исполняет свой вокально-танцевальный номер на шоссе в нескольких километрах отсюда. Представляю, каким выразительным языком он пользуется...
— Мистер Брукс? — Судя по ее тону, она считала, что на этот раз я действительно чокнулся.
— Из Питтсбурга, штат Калифорния.— Я постучал пальцем по регистрационной табличке на рулевой колонке.— Он приехал издалека, чтобы потерять здесь свою машину.— Я прислушался, как дождь с постоянством пулемета барабанит о брезентовую крышу. — Не думаете же вы, что в данный момент пикник на берегу моря еще в разгаре?
Я выехал на автостраду и свернул вправо.
— Марбл-Спрингс.— Она замолчала, а потом добавила: — Вы возвращаетесь? — Это был риторический вопрос.
— Вы угадали. В мотель «Ла Контесса». Там меня взяли, я оставил там кое-какие мелочи, и мне бы хотелось их забрать.
На этот раз она промолчала. Наверное подумала, что «идиот» по отношению ко мне — это слишком мягко.
Я снял с головы платок — в темноте он больше бросался в глаза, чем мои рыжие волосы, и продолжил:
— Никому не придет в голову искать меня там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73