«8. Рабочий день летом начинается с половины шестого утра и кончается в шесть часов вечера, один час для завтрака и полтора часа для обеденного перерыва»...
— О-го-о, хватит! Восьмичасовой рабочий день и так далее, как это теперь поется. Ты, Герман,— он повернулся к сыну,— выслушай пожелания господ, а я сейчас вернусь,— и барон вышел из кабинета.
С тех пор, как лет пятнадцать тому назад какой-то деревенский парень, которого так и не удалось поймать, в порыве мести ночью вышиб камнями несколько окон в баронском доме, у фон Ренненкампфа вошло в привычку держать свой револьвер в спальне. Только отправляясь куда-нибудь, он брал оружие с собой. В несколько прыжков взбежал он по лестнице, бросил две-три ничего не значащие фразы своей из года в год болеющей и охающей жене, торопливо схватил оружие, но заряжал его уже много спокойнее (он был метким стрелком и в молодости имел несколько дуэлей) — холод револьвера вернул ему прежнюю уравновешенность.
Тем временем оставшиеся в кабинете сначала переглянулись, а потом уставились на молодого барона.
— Ну, что там еще за требования у вас?— сказал молодой барон, высокий светлый блондин с мутноватыми глазами.
— Читай,— пробормотал старшина Матису.
— Чего мне читать? Молодой барин все равно не даст никакого ответа,— и Матис положил бумагу с пунктами требований на стол.
Капитан Тынис Тиху молча смотрел в окно. Дождь прошел, но по-прежнему сильный ветер гнал через залив одну серую тучу за другой. Был седьмой час, наступал вечер. Со двора послышалась песня: «Отречемся от старого мира!..» И кто-то крикнул — не озорства ради, а так, чтобы это услышали и в комнате:
— Матис, не сдавайся!
— «Дрянная затея,— мрачно думал капитан Тынис Тиху, хотя по-прежнему с безразличным лицом смотрел в окно.— При этом ветре чертовски хорошо было бы нестись под парусами с Датского Зунда на конец Готланда, прошел бы за одну ночь».
— Ну, читай,— настаивал молодой барон.
— У молодого барина глаза позорче,— ответил Матис.
И правда, барон, по-видимому из любопытства, взял
бумагу, написанную аккуратным почерком волостного писаря Саара.
— «9. Воскресной работы не должно быть.
10. Батракам прибавить заработную плату в размере 20 рублей в год.
11. Каждый месяц предоставлять рабочим мызы 3 дня для своих работ и нужд.
12. Барон должен уволить с мызы Руусна кубьяса юугуского Сийма, потому что он груб и придирчив в обращении с людьми».
Старый барон был уже опять в кабинете. Он взял бумагу из рук сына, мельком взглянул на последние строки требований, потом разорвал бумагу пополам, сверху вниз, еще раз пополам и швырнул клочки в корзинку для бумаг.
— Значит, таков ответ барона?— спросил Матис.
— Да, таков ответ. Ступайте!— приказал барон, не повышая голоса, и открыл дверь.
Волостной старшина сгреб с колен фуражку и быстро вскочил на ноги. Капитан Тиху вставал медленно, скорее с притворным, чем с настоящим достоинством, но все же и он поднялся. А Матис не шевелился.
— Вон! — рявкнул барон на Матиса, так что стекла задрожали.
— Я не глухой, нечего барону кричать на меня!
— Вон, собака!
Матис встал. Мгновенно он вспомнил Сандера, вероятно погибшего на войне, Пеэтера, стоящего по другую сторону двери, подумал об остальных товарищах. Ведь они на него надеются. «Матис, не сдавайся!» А если он позволит теперь барону просто вышвырнуть себя, что толку тогда от сегодняшнего схода в волостном правлении, от их появления на мызе?! Если бы их было только трое здесь в кабинете, он, может быть, и ушел бы, но сегодня Матис чувствовал за своей спиной силу. Он подошел к окну и сказал барону:
— Не уйду отсюда никуда, пока барон не пойдет навстречу нашим требованиям.
— Ты уберешься отсюда сию минуту!— Теперь барон уже не орал, он вынул из кармана револьвер и направил его в Матиса.
«Выстрелит, верно, дьявол, если я не уйду, и суд ему ничего не сделает»,— пронеслась в голове Матиса тревожная мысль, и он хотел схватить стул, чтобы швырнуть его для самозащиты.
В этот миг барон выстрелил. Гул выстрела прокатился по всему дому и двору мызы. Матис прижал руку к правому боку, по которому словно кнутом хлестнули, но все еще продолжал стоять. Промелькнула мысль: «Наверно, не убил, только ранил, искалечил». Он заметил еще, что вторично барон не смог выстрелить, так как дверь с треском распахнулась. Пеэтер ворвался в кабинет и, схватив барона за кисть руки, стал вырывать у него револьвер.
Со двора неслись крики:
— Убивают! Убивают, сволочи! Пошли на подмогу, братцы!
Раздался мощный удар по парадной двери, с грохотом сорвался запор, дверь открылась, и ветер на мгновение прогудел в барской прихожей. Вой ветра, покрыв людские голоса, почему-то особенно сильно отдался в ушах Матиса, хоть он и слышался какое-то короткое мгновение, и сразу же потонул в шуме и криках ворвавшихся людей, в топоте кованых мужицких сапог о господский паркет. А потом в прихожей щелкнули один за другим три, четыре, пять коротких револьверных выстрелов. «Теперь уже насмерть бьют,— подумал Матис.— Стрелял, верно, молодой барон, револьвер старого барона был в руках у Пеэтера». У крестьян же — Матис это хорошо знал — оружия не было. А Длинный Биллем — да, это был Биллем! — заламывал старому барону обе руки за спину. На мгновение Матис увидел глаза неистово сопротивляющегося барона: они были совсем белые, выкатившиеся от напряжения и ужаса. «Боится, сатана!» — И Матис тут же ощутил, как у него самого стекает по боку липкая кровь. Нет, упаси бог, он не хотел умирать теперь, ни за что не хотел умирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135