Значит, так: не хочешь показывать документы, отведем тебя в штаб дружины. Там сидит наш участковый Попов, он с тобой поговорит иначе.
Лазарев с тревогой посмотрел на Кретова.
— Все! — сказал Кретов, вставая.— Выметайтесь к чертовой матери из этого дома! И гостя моего оставьте в покое. Все ясно? Это касается вас, Лукьянов, и вас, Жохов,— Кретов вдруг вспомнил фамилию парня.— Уходите!
— Как поступим? — спросил Жохов у Лукьянова.
— Уйдем,— ответил Лукьянов.— Но так и запишем, что мы пришли с проверкой по жалобе, а нас выгнали. Это уже кое о чем говорит.
— О чем же? — спросил Кретов.
— О том,— ответил Лукьянов, застегивая пальто,— что у нас нет никаких опровержений на жалобу. Вот о чем это говорит. К тому же вы выгнали членов комиссии, а за это
тоже вас не похвалят. И скрываете у себя бродягу. И оба угрожали нам силой. В комнате пахло самогоном, когда мы пришли. Пахло, Жохов?
— Пахло, Григорий Григорьевич.
— Вот,— продолжал Лукьянов.— На плите стояли ведра, от которых шел самогонный дух. И от вас шел дух,— усмехнулся Лукьянов, нагло глядя Кретову в глаза.—А когда мы постучали в дверь, то из времянки выбежала Татьяна. Ты узнал ее, Жохов?
— Так точно, Григорий Григорьевич. В расстегнутом халате.
Кретов понимал, что Лукьянов провоцирует его, но сдержать себя не мог: это было выше его сил. Он схватил с плиты ведро и выплеснул всю воду на Лукьянова. К счастью Лукьянова, вода в ведре не успела еще хорошо нагреться. Лазарев последовал его примеру и окатил из другого ведра Жохова. Началась потасовка, которая через одну-две минуты бескровно закончилась во дворе. Увидев во дворе дерущихся, из дома с ведрами выбежали Кудашиха и Татьяна. В их ведрах вода оказалась ледяной. Ее хватило на всех: не только на Лукьянова и Жохова, но и на Кретова, и на Лазарева. Мокрые муя;чины разбежались. Кретов и Лазарев вернулись во времянку. Лукьянова и Жохова Кудашиха и Татьяна увели сушиться в свой дом.
Кретов хохотал. Потом, видя, что Лазарев не разделяет его веселья, сказал:
— Теперь пусть попробуют доказать, что это мы их облили.
— Докажут,— ответил Лазарев.— Эти все докажут...
ГЛАВА ПЯТАЯ
Едва Кретов и Лазарев успели вытереть залитый водою пол, пришла Татьяна. Молча стала у двери, прислонившись к стене, скрестила на груди руки. Лицо ее выражало угрюмую сосредоточенность. Вошла она во времянку без стука. И то, что Кретов и Лазарев были раздеты до трусов ее нисколько не смутило. Смутились мужчины. Кретов быстро натянул брюки, подал Лазареву одеяло, чтоб тот завернулся в него.
— Что, Татьяна Ивановна? — спросил Кретов, приведя себя в божеский вид.— Есть вопросы?
— У вас тут как в бане,— сказала Татьяна.— Даже на потолке висят капли.
Кретов взглянул на потолок. Татьяна сказала правду: капли воды, как миниатюрные лампочки, посвечивали на потолке.
— Надо хорошо протопить печь и открыть двери, чтоб вся вода ушла паром. Иначе и потолок, и стены зарастут плесенью,— посоветовала Татьяна.— А вы тут заперлись, превратили времянку в парилку.
Кретов послушался Татьяну, открыл обе двери. Со двора ворвался снежный холод. Лазарев поплотнее закутался в одеяло. Кретов набросил на плечи пальто. Печь глухо загудела от возросшей тяги.
— Так что, Татьяна Ивановна? — снова спросил Кретов.— Утром мне выметаться отсюда?
— Письмо вам принесла,— ответила Татьяна.— Вот.— Она разжала руку, и на пол посыпались клочки бумаги.— Жалоба это,— объяснила она.— Которую Аверьянов написал.
— Жалоба? Та самая, с которой приходил Лукьянов?
— Она,— улыбнулась Татьяна, видя, что Кретов остолбенел от изумления.
— Каким же образом, Татьяна Ивановна?
— А Лукьянов положил ее сушиться на плиту... Ну, он пьет чай с моей мамкой, а я вот... И порвала, чтоб не потребовал обратно.
— Так он еще не знает об этом?
— Не знает,— Татьяна улыбалась совсем счастливо.
— Черт возьми! — почесал себя в затылке Кретов.— Значит, Лукьянов снова припрется сюда. Нет, спасибо, конечно, огромное вам, Татьяна Ивановна! Просто не ожидал. Я подумал, что вы выгонять нас пришли. А вы, оказывается, за нас... Да? Вы за нас, Татьяна Ивановна?
Татьяна присела, подобрала с полу клочки бумаги и бросила их в топку.
— А то еще склеит,— сказала.— Он такой паразит. Тогда я пойду,— добавила она, вставая.— Скажу, что сожгла в нашей печке. Чтоб он сюда не пришел.
— Он же вас растерзает,— предостерег ее Лазарев.
— Меня?! — усмехнулась Татьяна.— Это мы еще посмотрим, кто кого растерзает. Я потом приду,— пообещала она.— Как уйдет Лукьянов со своим дружком.
Татьяна удалилась. Кретов закрыл за ней двери.
— А то замерзнем,— сказал он Лазареву,— Пусть лучше будет сыро, но тепло.
— Здесь так приятно: тепло и сыро,— продекламировал Лазарев.
— Да? — удивился Кретов.— Еще помните Горького?
— Все помню,— ответил Лазарев со вздохом,— а хотел бы все забыть. Знаете, Кретов, все забыть и начать новую жизнь, без воспоминаний и мыслей о прошлом.
— Не вижу никакого смысла,— сказал Кретов.— Все забыть и начать новую жизнь — это все равно, что умереть и воскреснуть в новом качестве, стать другим человеком, который к тому, к первому, не имеет никакого отношения. Ведь в этом нет никакого смысла. И, конечно же, никакого утешения. Как бы вы, скажем, отнеслись к тому, что вас повели бы на расстрел, сказав: «Ничего, голубчик, не волнуйтесь: мы вас, конечно, шлепнем, но вместо вас останется жить товарищ Кретов».
— Ваша правда, разумеется. Теперь мою жизнь не исправить. Она исковеркана навсегда.
— Я уже сказал: виноваты вы сами.
— А за собой вы никакой вины, конечно, не чувствуете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123