.. больше чем нравится!.. Но, черт побери, что же в этом плохого? Стыдиться вам тут совсем нечего!
Последнее восклицание Виттельбаха имело свою причину. Если при первых фразах мастера, которыми тот хотел выпытать мысли собеседника, Матиас побледнел, то сейчас его лицо залилось густым румянцем, тем невольным румянцем, от которого даже иные закоренелые преступники не могут избавиться.
Матиас был, видимо, так испуган подозрениями мастера, что сперва не мог произнести ни слова. А когда он наконец начал отпираться — с жаром, почти сердито,— было уже поздно, он и сам почувствовал, насколько это неубедительно. Его запальчивость скорее подтверждала мнение мастера, чем опровергала его.
Мастеру стало жалко Матиаса, попавшего в такое неловкое положение, и он великодушно перевел разговор на другие темы. Да он и мог теперь проявить великодушие — ведь цель была достигнута, поручение супруги выполнено как по писаному.
Вскоре собеседники покинули ресторан. Подмастерье шагал домой задумчивый и молчаливый. Когда они вошли в переднюю, Виттельбах, прежде чем подняться по лестнице к себе, отечески потрепал Матиаса по плечу и сказал:
— Ничего, не беда. Шутка шуткой и остается.
— Я и надеюсь, что это была только шутка,— отозвался подмастерье, и в голосе его послышалось раздражение.
А Виттельбах, тихонько насвистывая, стал подниматься по ступенькам...
В эту ночь Матиас заснул очень поздно. Мастер Виттельбах лишил его покоя. Как этот человек мог прийти к подобной мысли? Разве между Леной и им, Матиасом, произошло что-нибудь, дающее повод к таким предположениям? Ничего между ними не было. Лена Паю славная девушка — это верно. Но она ведь пришлась по душе не только ему, но и всем домашним; и то, что она ому нравится, еще не дает основания для таких суждений, какие высказал мастер.
Матиас был просто напуган странным открытием мастера. Слова Виттельбаха внесли в его душу что-то доселе неведомое, всколыхнули чувства, до сих пор дремавшие. Лутц обхватил голову руками и спросил себя: что за буря бушует в его груди? Почему эта шутка, какими обычно подтрунивают над молодыми людьми, так его взволновала? Разве он не был тайно обручен с Бертой Виттельбах, разве не поклялся ей в верности, разве не хотел достойно сдержать свою клятву, разве не боролся вместе с Бертой за их будущее которое сулило ему все, чего он жаждал.— честь, богатство, веселую, беззаботную жизнь? Разве смел он хо1я бы в мыслях свернуть с пути, ведущего к цели? Смел ли он хотя бы в мыслях отступиться от своего слова, продать и невесту и самого себя? Разве он не мужчина, п легкомысленный мальчишка? Разве его трезвый, практический ум не освещает ему дорогу, по которой он решил?
— Пустые бредни! — прошептал он, сердито толкая ногой в спинку кровати.— Мастер, плут этакий, просто устроил испытание. А я, болван, попался в ловушку! Он считает, что это так. Я покраснел, как мальчишка, и но смог сказать ни слона. Нелепое подозрение свалилось на меня слишком неожиданно, внезапно, а покраснел я, что рассердился. Но мастер думает иначе, и это скверно, ужасно скверно! Тем более скверно, что он перед этим дал мне возможность, умышленно дал возможность прямо просить у него руки Берты, а я по глупости этого не сделал... Но это нужно загладить и исправить, это теперь моя главная забота. Я поправлю, да, да, я обязательно поправлю дело.
Приди к этому героическому решению, Матиас так резко повернулся на другой бок, что койка под ним затряслась, а спящий па верхних парах подмастерье что-то проворчал спросонок. Лутц натянул одеяло но самые уши, считая, что теперь он смоя^ет спокойно уснуть. Но тут-то было! Часы пробили два, потом три, четыре, а Матиас, почти не отдавая себе в том отчета, перебирал одни и те же мысли, а когда, как ему казалось, доводил их до конца, приходилось все опять начинать сызнова. Будь Матиас откровеннее с самим собой, не скрывай он от себя ничего, не пытайся он бороться со своими чувствами,— он скорее пришел бы к ясному выводу и спокойно уснул, несмотря на то, что его положение стало бы совсем иным. Но он продолжал воевать со скрытым врагом, и это его раздражало, угнетало, мучило. От этой борьбы все тело его покрылось испариной; когда он наконец уснул, было уже совсем светло.
Па другое утро мастер Виттольбач доложил супруге о полном успехе своей дипломатической миссии.
— Ты мною вечно недовольна, Сусанна,— начал он, передвигая дымящуюся утреннюю сигару из одного уголка рта в другой.— Но сегодня ты должна мне дать ручку и признать, что твой старик писколько не уступает тебе в искусной, тонко отшлифованной хитрости А может быть, даже превосходит тебя. Я боюсь, что ты не сумела бы гак ловко загнать крысу в ловушку, как я.
Мамаша Виттельбах никогда не понимала и не ценила добродушного юмора своего супруга. Она вопросительно посмотрела на него своим обычным хмурым взглядом.
— Я говорю, конечно, о Матиасе Лутце,— добавил мастер, уютно располагаясь на внушительном диване в стиле бидермейер.— И, чтобы быть откровенным, я сразу же хочу выразить свое изумление я восхищение твоей способностью читать в человеческих сердцах, точно в букваре. Ты права, мама, Матиас Лутц смотрит на Лену Паю необычными глазами,
— Ага! — И мамаша Виттельбах тотчас подсела к нему.
— Но забавно в этом деле вот что: парень, видно, и сам не знает, какими глазами он на нее смотрит. Он прямо как с неба свалился, когда я его ошеломил своим откровением. Перепугался, уставился па мспя, разинув рот, а потом покраснел, как мухомор... Что ты об этом скажешь, мама?
— Это вполне естественно,— ответила мамаша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111