Берта отпрянула назад. С ее глаз вдруг упала пелена, она увидела, что в страстном порыве забыла и свое сословное достоинство и самое главное — свою женскую гордость. Дело дошло до того, что ей напомнили о них! Жгучая злоба и ревность подавили в ней все добрые, нежные чувства, и новая рапа, нанесенная ее самолюбию, породила лишь ядовитую горечь, переполнившую ее сердце.
— Благодарю нас за напоминание! — воскликнула она, выпрямляясь и надменно, с презрением глядя на Матиаса сверху вниз.— Но оно было излишним: Берта Виттельбах может на миг забыться, но она сама же и опомнится. И сейчас она опомнилась!.. Господин Лутс, я искренне сожалею, что раньше не поступила так, как поступаю сейчас, ибо ничего другого подобное вам мужичье и не заслуживает: вот вам дверь, господин Лутс!.. Имейте в виду, что Берте Виттельбах нет нужды выпрашивать вашей руки или вашей любви; все же она — Берта Виттельбах, а не какая-нибудь прислуга, не бобьтльская дочка, не товар, который ее мать продает молодым кутилам за ситцевый платок или меру зерна. Вы выбрали себе достойную жену, только такая вам и подойдет! А теперь повторяю: вот дверь, господин Лутс!
Она повернулась и гордо, точно пава, выплыла из комнаты.
Матиас, мрачный, продолжал стоять на месте. Оскорбления, нанесенные ему самому, мало его задели, но, услышав грязную клевету, изливавшуюся на Лену, он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову; с большим трудом удавалось ему подавлять в себе загоревшуюся ярость и все время помнить о том, что перед ним озлобленная, жаждущая мести женщина и что в ее гневной вспышке повинен и он сам. Но вот Матиас пожал плечами и молча направился к дверям. В сущности, он мог быть доволен тем, что эта сцена так быстро закончилась, хотя ему и пришлось выдержать потоки кипящей смолы и серы.
Но едва Лутц переступил порог, как из комнаты донесся звонкий крик:
— Мати!
В этом зове уже не было ни желчи, ни яда; это была мольба, вырвавшаяся из любящего сердца. Но Мати намеренно не обратил на него внимания. Что же ему — попадать еще и под ливень слез? Тогда его положение ста^ нет куда более мучительным, Он с силой' захлопнул за собой дверь и быстро спустился с лестницы,
— Мати! — снова раздалось из комнаты, но он уже не слышал; он не видел, как дверь открылась и глаза, полные отчаяния, стали тщетно искать беглеца в коридоре и на лестнице.
Берта Виттельбах, шатаясь, добрела до дивана и 6 плачем повалилась на него. Несколько минут она рыдала — бурно, страстно, охваченная судорожной дрожью. Потом вдруг резко вскочила, и ее заплаканные глаза мгновенно высохли, словно слезы испарились от невидимого пламени. Ее длинная худая рука с угрожающе сжатым кулаком протянулась к двери, а из бледных узких губ вырвался беззвучный шепот.
Никто не слышал, что она сказала.
Быть может, она и сама этого не слышала.
На другой день, рано утром, Матиас Лутц вместе с одним из старших учеников выехал в деревню; с Бертой он не виделся.
17 КОНРАД ГУБЕР - ЛЖЕПРОРОК?
Работа задержала Матиаса Лутца в деревне дольше, чем он предполагал. Сначала он должен был выполнить тонкую декоративную резьбу в одном из недавно выстроенных помещичьих домов в Южной Харьюмаа, затем реставрировать и отполировать старинную мебель в двух соседних поместьях. Но к первоначальным заказам всюду прибавлялись новые: искусная, изящная работа столярного подмастерья вызывала общее одобрение. Так что Лутц возвратился в Таллин только через полтора месяца.
Приехал он из деревни невеселый и нисколько не поздоровевший — это приятель Губер сразу приметил. Мати осунулся, под глазами его легли тени, говорившие о бессонных ночах, лоб часто омрачался как бы невидимым облачком. Его друга это поразило. Что печалит Матиаса, какая забота гнетет его сердце? Может быть, он жалеет о том, что произошло здесь полтора месяца назад между ним и дочерью мастера?
Губер тотчас же решил все выяснить. После долгой разлуки друг стал ему еще дороже. Вечером, после ужина, он взял Лутца под руку и увлек его на улицу подышать свежим воздухом.
— Мати, тебе надо со мной поделиться какой-то тайной заботой.
— Почему ты так думаешь?
— Это видно по твоему мрачному лицу.
— Ты, может, и прав,— вздохнул Лутц.— Потому у меня и лицо такое, что все вокруг для меня мрачно.
— Все вокруг? Не понимаю. Или ты, может быть, раскаиваешься, что порвал с Бертой Виттсльбах?
— Пет. Это урке забыто. Отношении между нами выяснены, и я о']им доволен... По давай зайдем куда-нибудь, где горит гнет, то1да ты сам сможешь судить о моем душевном состоянии. А сейчас могу тебе сказать только; пропала твоя голова...
— Моя голова? Совсем этого не чувствую. Но ты, кажется, свою собственную голову опять потерял... Зайдем сюда.
Спустившись по улице Дункри, они дошли до угла улицы Кулласепа и остановились перед маленьким третьеразрядным трактиром. Они знали, что здесь рядом с общей комнатой есть две крошечные каморки без окон, где можно спокойно побеседовать. Друзья тотчас же вошли; на счастье, одна из комнатушек оказалась свободной. Когда они уселись и заказали пива, Лутц вытащил из внутреннего кармана письмо, протянул его другу и сказал голосом, походившим на подавленный вздох:
— Читай!
Конрад быстро прочел первую фразу, так же быстро взглянул на подпись и воскликнул:
— От Лены Паю! Это интересно!
— Очень интересно! — повторил Матиас таким тоном, что приятель посмотрел на него с удивлением.
Вот чта прочел Конрад Губер:
«Дороти друг! Простите, что так задержала ответ на ваше последнее письмо. Я долго боролась с собой, прежде чем взяться за перо. Но теперь я пришла к твердому решению и могу его сообщить вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111