.. А Дрейк говорит, мол, до сих пор
мы за ним следили при помощи таких эффективных методов, но Питер далеко не
прост, и вообще положение стало деликатное, я не могу подсылать к нему
разных хулиганов, приходится прибегать к тонким способам, и такой тонкий
способ - это вы, Линда. Ну а потом начались посулы и угрозы. В угрозах
Дрейк не имеет себе равных, это вам, наверное, известно.
- Ну, значит, все в порядке, - успокаиваю ее я. - При условии, что вы
не будете забывать об аппаратуре.
- Но, Питер, сама эта мысль просто убивает меня! Как можно жить,
когда каждую минуту тебя подстерегает какая-то аппаратура!
Такие вопросы я и сам задавал себе когда-то, в самом начале. А потом
понял, что можно. Человек все может.
- И потом, что получится, если мы все время будем молчать или
говорить только о пустяках? Дрейк сразу учует, что здесь что-то не то.
- Мы будем говорить не только о пустяках. И для вас лучше всего, по
крайней мере когда вы у себя дома, - если вы будете жить так, словно вы в
самом деле и всерьез играете роль, порученную вам Дрейком. Вызывайте меня
на искренность, задавайте вопросы, словом, делайте ваше дело. А как
отвечать на ваши вопросы - это моя забота.
- И этот цирк надо начинать сегодня же? - уныло спршивает мисс Грей.
- По-моему, сегодня рано. Сначала вам придется ввести меня в
искушение.
- При наличии всей этой аппаратуры?
- Конечно, с полной непринужденностью, будто никакой аппаратуры не
существует.
- Вряд ли я на это способна...
- Почему? Удалась же вам в Варне проверка загара. Тогда у вас хорошо
получилось...

Все следующие дни Дрейк так часто вызывает меня на консультации по
крупным и мелким вопросам, связанным с операцией, и так часто отсылает
Райта из кабинета, что господину агенту похоронного бюро, будь он
человеком чувствительным, впору получить нервное расстройство.
Джон Райт, однако, не нервничает. Он просто меняет тактику и начинает
заигрывать с соперником, то есть со мной. Первый жест внимания я получаю в
ресторане итальянца. Забавно - он почти полностью копирует жест покойного
Майка: люди малообщительные и лишенные воображения действуют по одному
шаблону.
- Могу я сесть за ваш столик?
- Пожалуйста.
Затем следует молчание и неловкие попытки завязать разговор, потом
снова молчание и снова попытки, пока наконец не приходит время
расплачиваться с официантом.
После ряда таких проверочных операций Джон, набравшись смелости,
решается на новый шаг. Это происходит в угловом кафе, под афишей,
популяризирующей программу Реммон-бара, где я пью послеобеденный кофе. Не
знаю, то ли Райт выпил, то ли притворяется, что выпил, но он подсаживается
ко мне, не спрашивая разрешения, и вообще держится почти естественно.
Пренебрежительно глянув на мою чашку, он спрашивает:
- Кофе пьете?
Приходится подтвердить его смелую догадку.
- В такое время дня?
- Я пью кофе в любое время дня.
- А я - никогда. Виски тоже не пью. По-моему, чай и пиво - вот
подходящие напитки для скромного англичанина. Но сегодня в виде исключения
я хлебнул виски. Не знаю, что на меня накатило. Взял и хлебнул. И еще с
удовольствием хлебну. Особенно если вы согласитесь составить мне компанию
и примете от меня стаканчик.
- Стаканчик можно, - скромно заявляю я. - Заказывайте.
И он заказывает по стаканчику. Потом - еще по одному. Потом - еще. И
наступает минута, когда выпитое виски наводит его на разные мысли о
течении жизни, и он начинает делиться этими мыслями.
- Не знаю, какого мнения об этом вы, Питер, но наша жизнь - страшная
путаница. Только пройдитесь по Дрейк-стрит, и вы в этом убедитесь. Как
подумаю, что сказала бы моя мать, если бы она встала из могилы и увидела
своего сына. А много ли таких, кто может похвалиться своей жизнью и
сказать, что в ней нет путаницы? И кто они? Даже если такие люди есть, я
все равно не стану киснуть по восемь часов в какой-нибудь захудалой
канцелярии за горсть медяков, где моим единственным утешением будет
сознание того, что я - порядочный человек.
Он кладет локти на стол и подпирает голову руками, потом проводит
длинными пальцами по длинным волосам, поднимает глаза и смотрит на меня:
- Что вы скажете?
Но я не успеваю решить, что мне сказать и говорить ли вообще. Райт
начинает новый монолог. Он явно любитель монологов.
- Вы, может быть, думаете, что я какой-нибудь люмпен, раз оказался
здесь, на Дрейк-стрит? Ничего подобного, Питер! Я кончил бухгалтерские
курсы и разное другое, чтобы стать порядочным банковским служащим. Больше
того, я уже был порядочным банковским служащим. Ну и что из этого? Я
досыта хлебнул порядочной жизни на медные пенсы, меня от нее тошнит. Уж
лучше - порок или то, что называется пороком. Хотя и он тоже...
Райт снова вешает голову, будто старается вспомнить, что же именно
хотел сказать про порок, потом опять приглаживает волосы, а вернее,
взлохмачивает их и опять вступает на путь монолога:
- Все эти квартиры, которые вечером воняют женскими духами, а утром -
женским потом, и эти красавицы из кабаре, которые, ложась с вами в
постель, вместе с гримом смывают всю красоту... и эти хамы, из-за которых
невозможно спокойно выпить кружку пива, потому что они твои люди и ты их
человек... и вся эта Дрейк-стрит... да и другие тоже...
Раз уж он заговорил о запахах, меня так и подмывает попросить его
немножко отодвинуться, поскольку я уже не знаю, что пью, - виски или
одеколон "Сирень".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93