Но как ты справедливо напомнил мне, сегодня Праздник Зимы. Если ты более склонен нынче вечером пировать, нежели беспокоиться об упомянутых проблемах, я удалюсь с тем, чтобы вернуться завтра.
— Нет-нет, об этом не может быть и речи, — нетерпеливо сказал Маниакис. Он действительно отчетливо видел все проблемы, оставленные ему в наследство Генесием; но, как только что справедливо заметил Багдасар, одно дело — видеть, а совсем другое — найти пути к их решению. — Полагаю, я должен согласиться с тем, что ты сказал в свою защиту. Продолжай же, уважаемый маг!
— Попытка понять, чем вызваны действия того или иного человека, всегда очень мудреная и довольно ненадежная штука, величайший, — сказал Багдасар. — Иногда он сам этого не знает, а иногда причины поступка, выдвигаемые им самим, не совпадают с подлинными, в коих он не отдает себе отчета. Пытаться обнаружить истинные причины все равно что ловить слабое дуновение вчерашнего ветра.
— Ты прав, — окончательно успокоившись, согласился Маниакис. — Но можешь ли ты теперь уловить слабые звуки вчерашнего ветра и заставить их прозвучать в наших ушах?
— Во всяком случае, я могу попытаться, — ответил Багдасар. — Я пытался и раньше, но всегда неудачно. Потом я понял причину своих неудач: я исходил из того, что вопрос Абиварда проистекает из его разговоров с Сабрацем, с каким-нибудь магом из Машиза или связан и с тем, и с другим. Теперь я решил испробовать другой путь.
Не ошибается ли Багдасар? — подумал Маниакис. А может, колдуну недостает искусства или магической силы, чтобы проверить свою правоту? Но высказывать эти соображения вслух он не стал. Задавать подобные вопросы значит посеять в душе мага сомнения в его возможностях. Вместо вертевшегося у него на языке вопроса Маниакис задал другой:
— На какое же предположение ты решил опереться теперь?
— Я решил исходить из того, что заботы, тревожащие Абиварда, вообще никак не связаны с Царем Царей. Возможно, они уходят корнями в те времена, когда Абивард даже еще не был знаком с Сабрацем.
— Н-да. Может, оно и так, — согласился Маниакис. — Но если ты прав, то как же ты собираешься нырнуть столь глубоко на дно времен?
— Ты очень точно уловил суть моих затруднений, величайший, — поклонился Багдасар. — Перехватить нечто явно нематериальное, тем более относящееся к дням, давно минувшим, неимоверно сложно. Не в последнюю очередь потому, что законы подобия и проникновения кажутся неприложимыми к подобным эфемерным материям.
— Говоришь, кажутся? — переспросил Маниакис. За год пребывания на троне его слух сделался чрезвычайно чувствительным к тончайшим смысловым оттенкам. — Ты нашел способ обойти все трудности?
— Во всяком случае, мне так кажется, — ответил Багдасар. — Но я еще не проверял; мне подумалось, может быть, тебе захочется присутствовать при этом.
— Чтобы я смог лишний раз убедиться, сколь ты умен? — Багдасар принял обиженный вид, хотя в словах Автократора не было ни злости, ни особой насмешки. — Тогда за дело, — продолжил Маниакис. — Я уже давно сгораю от нетерпения быть ослепленным новыми сверкающими гранями твоего таланта.
— Если я сумею угодить величайшему, этого будет вполне достаточно, — ответил Багдасар. Подобная скромность раньше для него была совсем нехарактерна, но ведь никогда прежде он не заставлял Автократора ожидать ответа целых два месяца. Теперь маг и сам горел от нетерпения. — Могу ли я начинать, величайший? — спросил он.
Багдасар извлек из своей сумы светильник, плотно закупоренный глиняный кувшин и серебряный диск, шириной примерно с мужскую ладонь. Диск пересекал ремешок из сыромятной кожи, символизировавший настоящий ремень, за который в бою держал свой щит воин.
Багдасар извлек из кувшина пробку и налил узкую длинную лужицу на поверхность стола.
— Это морская вода, взятая из Бычьего Брода, — пояснил он.
Затем с одной стороны от лужицы он установил серебряный диск, а с другой светильник, над которым сделал несколько быстрых пассов. Светильник вспыхнул, причем его свет был куда ярче, чем обычно.
— Ты словно внес в резиденцию кусочек летнего солнца! — воскликнул Маниакис, прищурившись и прикрыв глаза ладонью.
— Это будет очень полезно, хотя и не продлится долго, — ответил Багдасар. Он повернул диск так, чтобы тот отражал усиленный магией ослепительный свет прямо в лицо Автократора. Тот заморгал и еще больше прищурился; маг удовлетворенно кивнул:
— Теперь мы имеем серебряный щит, отбрасывающий лучи солнца через узкий морской пролив, не так ли?
— В точности так, — согласился Маниакис.
— А теперь попытаемся добраться до первоисточника того вопроса, который задал тебе Абивард. — И маг напевно заговорил на гортанном васпураканском языке. Спустя мгновение Маниакис понял, о чем идет речь. То была древняя легенда о том, как Фос создал Васпура, первого из людей. Закончив одну песнь, Багдасар пробормотал:
— Чтобы приблизиться к истокам интересующей нас истории, следует говорить об истории наших истоков. Именно так сочетают магические законы подобия и проникновения… — Он снова принялся напевать песни из легенды, которую Агатий, окажись он рядом, немедленно проклял бы как еретическую. Но Агатия тут не было, а Маниакис вырос, внимая песням этой легенды, и его они никак не могли смутить.
Внезапно прямо из воздуха раздался глубокий, гулкий, торжественный голос. Маниакис привык не только говорить, но и мыслить по-видессийски. Несколько минут назад ему пришлось переключиться на васпураканский, чтобы понять, о чем поет Багдасар. Теперь же возникла надобность перейти на новый, совершенно чуждый ему язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177