С тем же успехом он мог бы подсластить бочку уксуса ложкой меда.
Зато патриарх даже не пытался выглядеть приветливо. Напротив, всем своим видом он показывал, что Маниакис с Лицией для него не существуют. Даже символ веры, который было необходимо прочесть, чтобы открыть торжества, Агатий чуть ли не цедил сквозь зубы.
Но вот патриарх сел, и Маниакис вышел вперед, встав на место, с которого он мог говорить сразу со всем Амфитеатром.
— Жители Видесса! — сказал он. — Народ Видесской империи видессийцев! Все мы пережили еще один тяжелый год. Но если на то будет воля Господа нашего, благого и премудрого, то к следующему Празднику Зимы преследовавшие нас последнее время неудачи сменятся наконец радостными событиями. Да будет так!
— Да будет так! — откликнулись зрители. Благодаря акустике Амфитеатра их возгласы громом отозвались в ушах Автократора.
— А теперь пусть начинается праздник! — выкрикнул Маниакис, после чего сел на свое место с твердым намерением притвориться, будто его забавляют стрелы злобной сатиры, которыми сегодня мимы забросают своего Автократора.
Да, все может случиться во время Праздника Зимы, подумал он. Обычно это присловье означало, что по осени кое-где могут обнаружиться неожиданные последствия зимних любовных забав, но в данном случае поговорка могла обрести другой, куда более зловещий смысл.
К облегчению Маниакиса, первая труппа мимов всего-навсего высмеяла его неудачную попытку отвоевать западные провинции. Парень, изображавший императора, в ужасе бросался наутек от любого, на ком были доспехи макуранца, даже от старика, едва трусившего за ним на пошатывавшемся дряхлом муле. На бегу актер от страха пачкал роскошные императорские одеяния. Пускай. Мимы изводили Маниакиса подобными шуточками с того момента, когда он натянул алые сапоги. Если уж он мог заставить себя смеяться над этим раньше — сможет и теперь.
Когда первая труппа направилась к выходу с арены, Маниакис быстро взглянул на Лицию.
— Пока ничего страшного, — улыбнулась она. Но уже следующее выступление оказалось далеко не столь безобидным. Пестро разодетый актер с короной из золоченого пергамента на голове похотливо сопел носом, подсматривая за стайкой девчушек и мальчуганов, игравших в дочки-матери. Высмотрев одну из девчушек, на которой были платье и шарф императорских цветов, он выскочил из засады, схватил ее, перебросил через плечо и пустился наутек, самым развратным образом гримасничая на бегу.
Зрители разразились громовым хохотом, от которого у Маниакиса чуть не лопнули уши. Тем не менее он продолжал притворяться, будто происходящее на арене лишь забавляет его. Лиция тоже выдавила из себя бледную улыбку.
— Какая гнусная ложь! — прошептала она, повернув голову к Маниакису. — Я совсем ненамного младше тебя, о чем прекрасно известно всему Видессу! — Она ошибалась. Большинство горожан мало что знало о ней и об Автократоре. Мнение толпы формировали весьма далекие от истины сплетни да вот такие ежегодные представляемые актерами пасквили.
Однако захохотал даже кое-кто из тех, кому о Лиции с Маниакисом было известно все. Или почти все. Бурное веселье Парсмания явно вышло за рамки приличия. Смеялся и Курикий, сидевший чуть поодаль среди кучки высокопоставленных чиновников. Цикаст, в своей сверкающей позолоченной кольчуге, напротив, сидел спокойно, сохраняя деланно безразличный вид, как и Агатий. Патриарх продолжал придерживаться четкой линии поведения: не одобряя поведение Автократора, он явно не желал предпринимать никаких действий, способных привести к мятежу.
Наверно, мне следовало отправить послом к Сабрацу именно его, мельком подумал Маниакис, продолжавший гадать, что же стряслось в Машизе с беднягой Трифиллием.
На арене появилась новая труппа мимов. Эти представили злобную сатиру на похороны Нифоны. На всем пути следования шутовской похоронной процессии одни зеваки сбрасывали с балконов других — прямо к ногам Автократора. Какая мерзость, подумал Маниакис. Но именно поэтому представление понравилось толпе. Он даже оскалился от негодования, но тут же превратил свой оскал в деланную улыбку и продолжал терпеть.
Смысл следующей пародии сводился к тому, что не Маниакис женился на Лиции, а та своими неотвязными преследованиями вынудила Автократора взять ее в жены. Сама Лиция пару раз хихикнула, наблюдая за представлением. А вот Маниакиса оно взбесило по-настоящему.
— Жаль, что у Генесия не получилось поставить мимов на место, — процедил он сквозь зубы. — Мне не хочется походить на него, иначе я бы сам с ними разделался.
— Пустяки, — ответила Лиция. — Имеет смысл потерпеть один день в году, лишь бы жить спокойно все остальное время.
— Да, обычно это выгодная сделка, — согласился Маниакис. — Но не сегодня. То, что люди видят сейчас, может определить их отношение к нам не только на предстоящий год, но на гораздо более долгий срок.
А на арену уже вышла следующая труппа, пережевывавшая все ту же жвачку, но на новый лад: актер, изображавший Регория, изо всех сил подталкивал упиравшуюся Лицию к Маниакису. Это почему-то внезапно развеселило Регория, и он раскатисто расхохотался, чем здорово разозлил сестру и кузена. Необходимость постоянно изображать подобие улыбки уже утомила Автократора; у него начало сводить скулы. Он оглянулся на стражников. Эх, велеть бы им расправиться с негодными мимами! Вот уж когда его улыбка сделалась бы по-настоящему широкой и искренней! Но вместо того чтобы разделаться с актерами, ему еще предстояло заплатить им за увеселение зрителей. То есть за издевки над самим собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177