— Наши отцы — братья, — напомнила Лиция. Он наклонил голову, пытаясь понять, как прозвучал ее голос. Она явно не была шокирована. Скорее своим тоном она просто пыталась напомнить ему, какие трудности в подобном случае им обоим придется преодолеть.
Маниакис тоже чувствовал себя не в своей тарелке, хотя не так сильно, как можно было ожидать. Они с Лицией всегда прекрасно понимали друг друга, но ему казалось, что в их отношениях была искра другого чувства. Он ощутил это в момент их прощания в Каставале, и ему казалось, что она тогда почувствовала то же самое.
— Думаю, вряд ли можно найти лучший способ окончательно вывести из себя экуменического патриарха Агатия, — сказал Маниакис и несколько нервно рассмеялся. — Хотя нет, — тут же поправил он себя, рассмеявшись уже от всей души, — беру свои слова обратно. Изъятие золота из храмов несомненно доставило святейшему гораздо больше неприятных минут, чем могли бы причинить два человека, даже если они двоюродные брат и сестра.
— Не будь так уверен, — ответила Лиция. — Вот если бы между нами не было столь близкого родства… — Она покачала головой и замолчала.
Чему быть, того не миновать, подумал Маниакис и сказал:
— Не стоит предаваться пустым и глупым фантазиям. Зоиль — лучшая в Видессе повитуха; она вытащит Нифону из любой беды. А на случай серьезных неприятностей поблизости будет лучший маг-врачеватель. Если нам улыбнется удача, в империи появится наследник. И если Фос будет благосклонен, мальчик вырастет и придет мне на смену. Тогда мы оба забудем то, о чем говорили здесь. Нет, — поправил он себя, — не забудем. Притворимся, что такого разговора никогда не было.
— Возможно, это будет с нашей стороны самым мудрым поступком. — Лиция повернулась и быстро пошла через большой зал.
Маниакис проводил ее взглядом, спрашивая себя, что он сейчас чувствует — облегчение или разочарование. А может, и то и другое? Он быстро очертил у сердца магический знак Фоса. Ему не дано будет разобраться в этих чувствах, если Господь, благой и премудрый, окажется к нему милосерден.
Глава 8
Когда Автократор переправлялся через узкий пролив, известный под названием Бычий Брод, чтобы начать военную кампанию против Царя Царей Макурана, сама переправа часто служила поводом для пышной церемонии. Обычно патриарх благословлял императора, а также возглавляемое им великое и славное воинство. Жители Видесса громкими криками славили солдат, поднимавшихся для переправы на борт кораблей. Во времена процветания дворцовые служители полными горстями бросали в толпу серебряные монеты. Порой, как не преминул напомнить Маниакису Камеас, пел большой хор, прославляя победы, одержанные на западе Ставракием Великим, дабы вдохновить переправлявшееся войско на такие же подвиги.
На сей раз Маниакис нарушил большую часть традиций. Он вывел из столицы к переправе всего два полка — взять с собой больше людей не позволяла необходимость обеспечить надежную охрану городских стен. Он не допустил присутствия зрителей, не желая, чтобы жители столицы своими глазами увидели, со сколь малыми силами он выступил в поход; еще меньше ему хотелось, чтобы об этом пронюхали макуранцы. Он не мог позволить себе разбрасывать в толпу даже самые скудные дары, ибо казна едва сводила концы с концами, чтобы вовремя платить солдатам. Что же до хора, то за последнее время воины империи не снискали славы в сражениях с армией Царя Царей и могли, чего опасался Маниакис, воспринять прославление побед Ставракия скорее как горький упрек.
Агатий сплюнул на доски причала в знак отвращения к Скотосу, после чего простер руки к светлому солнцу Фоса и произнес:
— Пусть Господь наш, благой и премудрый, благословит наше славное воинство и вдохновит своего наместника на земле, Маниакиса Автократора, вселив в него смелость и неколебимость, необходимые, чтобы выстоять перед множеством обрушившихся на империю бед. Да оградит он наших храбрых воинов от ранений и увечий, но более всего от поражения в битве! Молим Господа нашего, дабы позволил он им восстановить и приумножить величие нашей империи и наших святых храмов! Да будет так!
— Да будет так! — хором отозвались Маниакис, брат его Парсманий и люди, отправлявшиеся с ними в поход на запад.
Маниакис старался не обращать внимания на довольно кислые взгляды, искоса бросаемые на него Агатием. Когда экуменический патриарх упомянул о восстановлении и приумножении былой славы храмов, он явно имел в виду не только освобождение святилищ Фоса, расположенных на захваченных макуранцами землях. Агатий прозрачно намекал на необходимость скорейшего возврата золота и серебра, поступившего из храмов на императорский монетный двор.
— Благодарю за прочувствованную молитву, вознесенную тобой, святейший, — сказал Маниакис патриарху. — С твоей стороны было очень мудро просить Фоса даровать нам победу. Ибо, если мы потерпим поражение, возместить потери, понесенные святыми храмами, окажется некому.
— Уверяю тебя, величайший, подобные низменные соображения даже не коснулись моих мыслей во время молитвы, — пробормотал Агатий. Его слова прозвучали вполне искренне. Но ведь произносить искренние речи — одна из прямых обязанностей патриарха, подумал Маниакис.
Интересно, спросил он себя, насколько прочувствованно заговорит Агатий, случись ему проведать о чувствах, связывающих Автократора с его кузиной. Без сомнения, гневные проклятия, кои старик обрушит на их головы, прозвучат куда более.., искренне.
Выкинув из головы даже тень мысли о возможности подобного противостояния, Маниакис повернулся к отцу и Регорию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177