При других обстоятельствах это взбесило бы Маниакиса. Но при нынешних… Оскорбления и так громоздились одно на другое. Неожиданно засмеявшись, он сказал:
— Пусть Сабрац утверждает и заявляет все, что ему заблагорассудится. И видессийцы, и принцы Васпуракана всегда найдут чем ему ответить.
— Совершенно верно, величайший. — Маниакису послышалось одобрение в голосе дипломата. В эти первые дни его правления собственные чиновники присматривались к нему не менее внимательно, чем Шарбараз.
— Проявил ли Царь Царей интерес к предложению платить дань? — спросил он Франтеса.
Видессия не могла позволить себе платить дань и Кубрату и Макурану, но воевать с ними обоими одновременно она тем более не могла. Если нет никакого другого способа получить передышку, Маниакис был готов ее купить.
Но Франтес лишь скорбно покачал головой:
— Величайший, Шарбараз заявил, что поскольку ты не являешься законным правителем Видессийской империи — спешу заметить, это его слова, а не мои, — то у тебя нет даже права предлагать ему дань. После чего добавил, что, когда “Хосий” займет твое место на троне, подобные вопросы будут урегулированы к взаимной выгоде. Вдобавок, сказал Шарбараз, тебе нет нужды платить ему дань, поскольку при нынешнем положении дел он сам может взять у Видессии все, что ему заблагорассудится.
Среди собравшихся придворных начал нарастать возмущенный ропот. Маниакис тоже был изрядно рассержен.
— Жалкий негодяй, который оказался неспособным на элементарную признательность! — воскликнул он. — Шесть лет назад мы с отцом вернули ему его трон, ныне же он имеет наглость оспаривать мое право. Клянусь Господом, высокочтимый Франтес, если он так жаждет войны, он ее получит!
— Слава Маниакису победителю! — хором вскричали придворные.
Их громкие славословия эхом отразились под куполом Высшей Судебной палаты. А Маниакис подумал, что от видессийской армии, которая так долго обеспечивала баланс сил с Макураном, тоже осталось одно только эхо. Насколько ему было известно, в западных провинциях теперь лишь два боеспособных полка. Прежде чем вступать в противоборство с Шарбаразом, предстояло создать новую армию. Едва ли не с нуля.
— Высокочтимый Франтес! — обратился он к послу. — Благодарю тебе за смелость высказываний и такт, с которым они были сделаны. Ты хорошо послужил империи!
— К сожалению, не так хорошо, как мне хотелось бы, величайший! — поклонившись, ответил дипломат.
— Отлично сказано, — заметил Маниакис. — Вот образец, которому мы все должны следовать. К сожалению, сейчас империя в таком положении, что никто не в состоянии сделать для нее столько, сколько ему хотелось бы. Но если каждый сделает все, на что он способен, то я не вижу, каким образом мы могли бы отдать врагу наши победы.
Придворные снова разразились приветственными криками; их энтузиазм, кажется, был неподдельным. Маниакис уже научился опасаться неискренности. Но раз за разом пытаться разжечь в людях огонь патриотизма отныне стало частью его многотрудных дел. И он надеялся, что сумеет справиться.
* * *
— Восхитительно! — сказал Маниакис. Главный повар сотворил настоящее чудо из простой кефали, выдержанной в белом вине и поданной под соусом из лимона и долек чеснока, так обжаренных в гусином жиру, что они сделались мягкими, коричневыми и нежными. Соус служил превосходным дополнением к плотным, но нежным ломтям кефали.
Во всяком случае, так показалось Маниакису. Но за то время, пока он уничтожал свою порцию и подбирал горбушкой хлеба соус с тарелки, Нифона едва попробовала свой ужин, после чего отставила его в сторону.
— Хорошо ли ты себя чувствуешь? — спросил он. Красноватый свет светильника не позволял судить с уверенностью, но ее лицо показалось ему бледным. Уже несколько дней Нифона почти ничего не ела на ужин, да и на завтрак, как теперь припомнил Маниакис, тоже.
— Мне кажется, да, — равнодушно ответила она, обмахивая лицо ладонью. — По-моему, здесь душно, правда?
Маниакис внимательно посмотрел на нее. Окно в маленькой столовой было открыто настежь, свободно пропуская внутрь холодный бриз, дувший с Бычьего Брода.
— Так ты на самом деле хорошо себя чувствуешь? — спросил он еще раз, более резким тоном.
Подобно военным лагерям, города были рассадниками всевозможной заразы. В Видессе имелось немало кудесников-врачевателей, лучших в империи, потому что столица непрерывно нуждалась в их услугах.
Так и не ответив на вопрос, Нифона зевнула, прикрыв рот рукой:
— Не знаю, что на меня нашло. Последнее время, стоит только солнцу закатиться, как меня тут же клонит в сон. А потом не могу проснуться до полудня. Моя бы воля, я, наверно, вообще не вставала бы с матраса. Во всяком случае, теперь мне иногда так кажется.
Она, безусловно, рассматривала матрас лишь как место, где можно всласть выспаться. Маниакису пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать какую-нибудь колкость. Последнее время, когда он занимался с Нифоной любовью, она взяла за правило жаловаться, что его ласки причиняют боль ее грудям. Хотя ему не казалось, что он гладил их как-то иначе в тот день, когда они с Нифоной стали одновременно мужем и женой, а также императором и императрицей.
Продолжая сдерживать рвущийся наружу саркастический ответ, Маниакис задумался над тем, нельзя ли найти какой-нибудь тайный способ переправить в столицу Ротруду. Вот кому и в голову не приходило жаловаться на его любовные ласки, за исключением разве что пары месяцев, когда…
— Боже правый, — тихо сказал он, наставив указательный палец на Нифону, словно та являлась ключевым моментом проблемы, которую ему предстояло решить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177