— Я буду неустанно молиться за то, чтобы тебе удалось справиться с напастями, одолевающими империю со всех сторон, — сказал Агатий. Количество выпитого сказывалось лишь в том, что речь патриарха слегка замедлилась. — Каким образом ты намерен изгнать макуранцев из наших западных провинций, учитывая, что с севера постоянно совершают набеги эти варвары кубраты?
Хороший вопрос. Тот самый, в размышлениях над которым Маниакис провел немало времени с тех пор, как поднял восстание против Генесия.
— Святейший, — честно ответил он, — единственное, что я знаю наверняка, — одновременно одолеть и тех и других мы сейчас не в силах. — А если учесть жуткое состояние, до которого докатилась империя, то нельзя с уверенностью утверждать, что она в состоянии одолеть своих главных врагов даже по отдельности. Но об этом Маниакис говорить не стал. Подобная мысль была не из тех, о которых следует распространяться, а он пока не знал, насколько может довериться патриарху и его синкеллию.
— Быть может, следует заключить мир с одним из врагов Видессии, чтобы всей мощью империи обрушиться на другого? — продолжал настойчиво спрашивать патриарх.
— Все может быть. — Маниакис поднял руку, предупреждая последующие вопросы. — До сего дня я больше беспокоился о том, как сбросить с трона кровавого узурпатора, нежели о том, что буду делать после того, как сяду на этот трон. — Последнее высказывание не вполне соответствовало действительности, зато позволяло избежать подробного обсуждения его дальнейших планов.
— Поскольку Царь Царей Шарбараз многим тебе обязан, возможно, он прекратит войну против Видессии, когда узнает, что ты стал Автократором? — предположил синкеллий. — Конечно, если на то будет воля Фоса.
— Возможно, — ответил Маниакис, хотя не верил в такой поворот событий. — Как требуют обычаи, я пошлю к нему послов с известием о моем восшествии на престол — так скоро, как будет возможно. А там посмотрим.
— А что с кубратами? — спросил Скомброс. Он настолько привык быть в курсе всего, что говорит, делает и планирует патриарх, что автоматически попытался перенести такое право на Автократора.
— Я не готов дать немедленный рецепт, святой отец, — ответил Маниакис, и это была чистая правда, — но как только он у меня появится, я тут же извещу тебя, наравне со всеми остальными видессийцами.
Осознав, что его без излишнего нажима поставили на место, синкеллий почтительно склонил голову.
Снизу, от входа в резиденцию патриарха, внезапно донесся приглушенный шум.
— Сходи посмотри, не знаменуют ли собой сии звуки прибытие невесты величайшего либо ее отца, — приказал Скомбросу Агатий.
Синкеллий исчез, но вскоре появился вновь в сопровождении Курикия и Камеаса. Постельничий принес с собой не только украшенную драгоценными камнями куполообразную корону империи, но и пару алых сапог и щит, на котором во время церемонии должны были поднять Маниакиса солдаты в знак признания его своим главным командиром. Без их благословения у него было не больше возможностей править Видессией, чем без патриаршего.
— Нельзя допустить, чтобы церемония прошла неподобающим образом, — сказал Камеас с величайшей серьезностью в голосе.
Маниакис кивнул. В народных сказках евнухи часто выглядели суетливыми буквоедами. Похоже, в данном случае сказки недалеки от истины. Он решил поразмыслить, как лучше использовать эту черту характера.
— Благодарю тебя, величайший! Ты так быстро прислал мне весть о том, что мои дочь и жена в безопасности! — сказал Курикий.
— Кому как не тебе следовало узнать об этом первым… — Маниакис настороженно повернул голову. Снаружи опять донеслись неясные восклицания. Шум усиливался. — Если я не ошибаюсь, они обе уже здесь. — Он улыбнулся и повернулся к патриарху Агатию:
— Святейший, все готово к церемонии, и мы в вашем распоряжении.
Глава 5
Луч утреннего солнца, проскользнув сквозь щель в занавесях, попал в глаза Маниакису и разбудил его.
Он зевнул, потянулся и сел в кровати. Его движения потревожили Нифону, и та тоже открыла глаза. Маниакис пока не знал, всегда она так чутко спит или это от непривычки делить постель с мужчиной.
Она улыбнулась ему, пытаясь прикрыться простыней, как наутро после первой брачной ночи. Маниакис тогда расхохотался, может, слишком громко, хотя у него и в мыслях не было смутить Нифону. Ему хотелось иметь скромную жену и, по всем признакам, он ее получил. Но даже у скромности должны быть разумные пределы; так, во всяком случае, считал он. Хотя не был уверен, что жена с ним вполне согласна.
— Надеюсь, ты хорошо спал, величайший? — Нифона соблюдала формальности не менее ревностно, чем приличия. Маниакису сперва это пришлось по душе, но потом он понял, что обречен выслушивать подобные вопросы каждый день, который им суждено прожить вместе.
По правде говоря, ему недоставало Ротруды, недоставало ее открытости, добродушно-веселого восприятия действительности, независимости в суждениях. Нифона же почти никогда не высказывалась определенно ни о чем более существенном, нежели состояние погоды.
Маниакис тихонько вздохнул. Ему недоставало Ротруды и по другим причинам. Нифона относилась к супружеским обязанностям всего лишь старательно, а он привык иметь дело с женщиной, которой нравятся его ласки. И дело не в том, что Нифона лишь недавно вышла из девичества, а в глубинных основах ее существа. Он снова вздохнул. Что делать, иногда приходится мириться с обстоятельствами, в которые ставит тебя жизнь.
Нифона потянула за шнур звонка. Снизу, из комнаты прислуги, донесся мелодичный звук колокольчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177