Корабли напоминали ему фигуры, передвигаемые по доске при игре в видессийские шахматы.
Он улыбнулся, когда эта мысль мелькнула у него в голове. В случае удачи он захватит те корабли и снова поставит их на шахматную доску, но уже как часть собственных сил.
Но будет ли удача сопутствовать ему? На этот вопрос он пока не мог ответить. Как только корабли сблизились на дистанцию слышимости, с ближайшего корабля флотилии Ключа раздался зычный крик, далеко разнесшийся над сине-зеленой водой:
— Почему вы продолжаете маневр охвата, хотя подняли белый щит мира?
— Потому что мы вам не доверяем, — прямо ответил Маниакис, а глашатай прокричал его слова так, чтобы их услышали на приближающемся дромоне. — Узурпатор Генесий уже покушался на мою жизнь, вот почему у меня нет оснований доверять ни ему, ни его людям. Но мы не собираемся вступать с вами в бой, если вы не нападете первыми!
Следующий вопрос его слегка озадачил:
— С кем из Маниакисов мы ведем переговоры?
— С младшим. Надеюсь, вы меня уже разглядели.
"Неужели Генесий даже не знает, кто его противник?” — подумал он. Да нет, не может быть. Теперь пришла очередь Маниакиса спрашивать;
— Кто говорит со мной?
— Тиберий, иподрунгарий военного флота Ключа! — спустя мгновение донесся ответ. — Могу я встать с тобой борт о борт для переговоров?
— Подожди немного! — ответил Маниакис и, обернувшись к Трифиллию с Курикием, спросил:
— Кто-нибудь из вас знает этого человека?
Трифиллий чуть не подпрыгивал на палубе от возбуждения.
— Его брат женат на моей двоюродной сестре, величайший, — выпалил он. — Я был шафером на их свадьбе!
Курикий тоже оказался связан с Тиберием, причем в некотором смысле даже более тесно, нежели Трифиллий.
— Он должен мне семьсот золотых, величайший, — сообщил он. — Плюс годовой процент с этой суммы.
— М-м-м. — Маниакис, не знал, как реагировать — Прости мне нескромный вопрос, о высокочтимый Курикий, но в чем, по-твоему, сильней заинтересован Тиберий: в выплате долга, в том, чтобы этот долг был предан забвению, или в том, чтобы устранить тебя и тем самым сделать вопрос о выплате неактуальным?
— О, вопрос о выплате долга останется актуальным даже в случае моей внезапной смерти, — сказал казначей. — Все документы в полном порядке, смею тебя уверить. Долги такого рода подлежат выплате моим наследникам, в том числе Нифоне, которая получит свою законную часть от всех возможных в будущем денежных поступлений.
— Ты действительно все предусмотрел! — В голосе Маниакиса прозвучало неподдельное восхищение.
"Боже мой, — подумал он, — даже после шести лет кровавой анархии, которая сопутствовала правлению Генесия, Курикий пребывает в убеждении, что закон в конце концов восторжествует и обеспечит ему выплату денег любым непокорным должником”. На самом деле выражение “пребывает в убеждении” было даже слишком сдержанным; императорскому казначею любой другой результат казался попросту невообразимым. Маниакис подумал было, не просветить ли ему будущего тестя насчет силы убеждения, какой обладает разящее железо, но мгновением позже ему в голову пришла мысль, что Курикий тоже пытается просветить его. На свой манер. Тогда он попробовал подойти к делу иначе:
— Не согласишься ли ты простить долг этому человеку ради того, чтобы привлечь его на нашу сторону?
— Разумеется. — В голосе Курикия не прозвучало ни малейшего удивления. — В конце концов, сейчас это едва ли не единственный способ немедленно склонить чашу весов на нашу сторону!
— Отлично. На этом и остановимся. — Маниакис, повернувшись к глашатаю, приказал:
— Передай, пусть подводят свое судно к нашему.
Он принял решение, не только исходя из появившейся возможности влиять на Тиберия, но и учитывая размеры дромона, на котором находился иподрунгарий Ключа. В случае чего “Возрождающий” легко пустит эту посудину ко дну либо выиграет абордажный бой. Расчеты Маниакиса были столь же хладнокровными, как и те, что проделал Курикий, решая, стоит ли прощать долг. Только речь здесь шла о человеческих жизнях, а не о золотых монетах.
Корабль Тиберия приблизился. На его носу, по обоим бортам, были изображены глаза — чтобы лучше выбирать дорогу среди волн. То же самое можно было видеть на многих рыбацких судах, да и на некоторых дромонах флотилии Маниакиса. “Интересно, — подумал он, — нет ли тут какого-нибудь магического смысла или же рисовать такие глаза — простое суеверие?” А потом спросил себя, отличаются ли хоть чем-нибудь друг от друга подобные толкования. Если у него появится свободное время, что маловероятно, надо будет выяснить у Багдасара.
Подобно большинству опытных моряков, которых знал Маниакис, Тиберий загорел дочерна, кожу его продубили ветра. Причудливая одежда и надменная повадка выделяли бы его в любой толпе. На тот случай, если этого вдруг окажется недостаточно, он гладко брил щеки и подбородок, но носил громадные усы, чтобы ни у кого не возникло сомнений в его мужественности.
— Во имя Господа нашего, благого и премудрого, приветствую тебя, о Маниакис! — возгласил он неожиданно сугубо официальным тоном.
Маниакис хотел было спросить, куда же подевались ритуальные славословия в адрес Генесия, но вовремя проглотил свои ехидные слова. Очень многие видессийские офицеры, возможно, подавляющее большинство, были благочестивыми, набожными людьми, однако мало кто из них демонстрировал свое благочестие так, как это сделал Тиберий. Вероятно, он вложил в свое приветствие какой-то особый смысл, хотя Маниакис пока не мог сообразить, какой именно.
Осторожно подбирая слова, он ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177