Громадный дротик, в половину человеческого роста длиной, просвистев точно посередине между Фраксом и Маниакисом, с шумным всплеском упал в море. Команда, обслуживавшая метательное устройство, тут же вложила в него новый дротик и принялась лихорадочно крутить ворот, сгибавший плечи гигантского лука, чтобы подготовить его к новому выстрелу.
— Пожалуй, странноватый способ продемонстрировать намерение сдаться без боя, — пробормотал Маниакис.
Фракс не удостоил такое замечательное изречение ответом, сказал только:
— Прошу прощения, величайший, но я вынужден контратаковать! — и побежал на корму, откуда рулевые и командир гребцов могли лучше слышать его команды, четкое исполнение коих должно было привести флагман к победе или на дно морское, или превратить его в щепки, которые послужат отличной растопкой для рыбацких костров.
Маниакис прежде никогда не размышлял о морских сражениях. Когда он участвовал в военном походе по западным провинциям, корабли иногда доставляли припасы и пополнение в порты Видессии, благодаря чему они попадали в армию гораздо быстрее, чем по суше. На Калаврии был небольшой флот для защиты от северных пиратов, но с тех пор, как Маниакисы прибыли на остров, этот флот ни разу не подвергался настоящим испытаниям. Так или иначе, но ему пока не доводилось оказаться на борту судна, ведущего боевые действия.
Морское сражение оказалось внушающим благоговение театральным действием. Прежде всего, в отличие от сухопутного боя, поражала логичность происходящего. Катапульты с больших дромонов метали огромные дротики. Лучники стреляли, едва неприятельское судно попадало в пределы досягаемости. Вдобавок отсутствовала привычная мешанина громких воплей и стонов раненых, неизбежная при любых столкновениях с участием кавалерии или пехоты. Крики были слышны и здесь, да, но люди кричали от страха или возбуждения, а не от смертной муки.
Немного погодя Маниакис понял, в чем дело. Здесь бился не воин против воина, как на суше, а корабль против корабля. Маниакис издал торжествующий крик, когда один из его дромонов протаранил вражеское судно, а затем, сделав несколько гребков назад, позволил пенящейся воде хлынуть в громадную дыру, пробитую бронзовым бивнем.
Вот теперь он услышал знакомые отчаянные вопли. Часть врагов попадала в воду и начала тонуть — не все они, даже не большинство, умели плавать. Кое-кто из гребцов хватал свое весло и прыгал за борт, остальные устроили настоящее сражение с матросами и офицерами за места в корабельных шлюпках. Это поразило Маниакиса, ибо схватка оказалась куда более свирепой, чем то большое сражение, частью которого она была.
Катапульта с одного из дромонов Генесия метнула вместо дротика большущий горшок, за которым стелился дымный след. Горшок разбился о палубу галеры с Ключа. Горючая смесь из минерального масла, смолы и серы подожгла дощатый настил; сбросить горшок в воду не удалось. Люди с криками отчаяния попрыгали за борт: утонуть все же лучше, чем сгореть заживо. Жирный черный дым поднимался над пляшущими языками пламени, быстро пожиравшего дромон.
Горшок с жидким огнем с другого неприятельского судна едва не угодил в корабль с Калаврии. Маниакис, заметив этот промах, вознес благодарственную молитву. Но при ударе о воду горшок разбился; огонь, растекаясь по поверхности, добрался до плававших в море людей. Так что теперь они горели и тонули одновременно.
Лишь немногие калаврийские корабли могли метать огонь столь устрашающим образом: провинциальным флотилиям редко доверяли пользоваться горючей смесью, чтобы ее секрет не попал в руки пиратов или кочевников. Но дромоны с Ключа отвечали кораблям Генесия огненным ужасом на огненный ужас.
— Каждый горящий корабль — это еще одно судно, которое уже никогда нельзя будет использовать против Макурана или Кубрата! — простонал Маниакис.
— Если сгорит слишком много кораблей, сражающихся за нас, — сказал стоящий рядом с ним Курикий, — нас уже никогда не будут заботить ни Кубрат, ни Макуран.
Достаточно было взглянуть на казначея, чтобы стало ясно: он предпочел бы оказаться сейчас где угодно, лишь бы не на палубе галеры, в самой гуще морского сражения. Но поскольку выбора не было, он прилагал гигантские усилия, дабы сохранить бодрость на челе, невзирая на одолевающие его приступы тошноты. Маниакис восхищался им.
Просмоленная палуба дромона и для Маниакиса вовсе не была излюбленным местом времяпрепровождения. Он вглядывался в происходящее, пытаясь понять, кто побеждает. В сухопутном сражении, несмотря на вздымающиеся клубы пыли, понять это было легко. По крикам соратников и врагов даже слепой мог судить о том, кто выигрывает бой, а кого вскоре ждет поражение.
Здесь не было пыли, но линия битвы растянулась гораздо сильнее, чем в любом сухопутном сражении, а корабли настолько смешались, что Маниакис не всегда понимал, на каком из них кричат в предвкушении победы, а на каком вопят от ужаса.
Устав непрерывно обегать глазами корабли, он бросил взгляд вперед, в сторону Видесса. Ему показалось, что храмы и дворцы стали ближе. Насколько он мог судить, его флот понемногу продвигался к цели.
Он прошел на корму и спросил Фракса:
— Мы их тесним. Значит ли это, что мы побеждаем?
— Во всяком случае, не проигрываем, — рассеянно ответил тот, настороженно посматривая по сторонам. — Два румба лево на борт! — крикнул он рулевому, и дромон начал поворот, нацеливаясь на одну из галер Генесия. Оттуда последовал залп лучников, сразивший на “Возрождающем” сразу двух гребцов. Ритм гребли нарушился, и “Возрождающий” замедлил ход, что позволило неприятелю избежать удара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177