Осроний в знак согласия возвел глаза к небу. Судя по всему, он тоже получил такой урок; возможно, преподанный ему тем же учителем.
Нифона застонала снова, но на сей раз стон более походил на вопль. А может, на крик раненого зверя. Маниакису не приходилось слышать ничего подобного ни в сражениях, ни после них, поэтому он никак не мог подобрать для этих звуков точное название, отчего они не переставали быть поистине ужасными, тем более что издавал их не раненый воин, а его, Маниакиса, жена.
Тем временем Осроний и Филет вновь принялись изучать позицию, сложившуюся на доске. Они делали это украдкой, поскольку рядом все-таки стоял Автократор. Но делали. Посему Маниакис пришел к выводу, что лекари уже много раз слышали подобные вопли, а значит, во всяком случае, он на это очень надеялся, при родах они являлись обычным делом. Тем не менее он просто не мог больше слушать их, а посему тихонько ретировался. Перед тем как свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что маг-врачеватель с хирургом вернулись к прерванной игре.
Увидев лицо сына, отец сочувственно вздохнул:
— Похоже, дело затягивается?
— Похоже на то, — ответил Маниакис.
На нем и сейчас были алые сапоги, символ верховной власти Видессии, но в мире есть вещи, не зависящие от воли даже самого могущественного правителя. Крики Нифоны самым болезненным образом напомнили Автократору, насколько в действительности узки пределы его власти.
* * *
Он ждал, ждал.., ждал. Изредка заговаривал с кем-нибудь, забывая о сказанном, едва слова слетали с его губ. Камеас принес еду; Маниакис съел стоявшие перед ним кушания, не ощущая их вкуса. Стемнело. Служители зажгли светильники. Вскоре Камеас снова принес еду, и Маниакис понял, что действительно прошло немало времени, поскольку он вновь успел проголодаться.
Задремавший прямо в кресле Парсманий принялся похрапывать во сне. Лицо Симватия, обычно оживленное, покрылось глубокими морщинами, выглядело постаревшим и озабоченным.
— Хуже нет, чем ждать и догонять, — сказал он Маниакису. Тот только молча кивнул в ответ.
— Принести тебе что-нибудь, величайший? — Неслышно вошедший Камеас говорил, понизив голос, чтобы не потревожить Парсмания или Регория, который тоже клевал носом. На лице постельничего было куда меньше морщин, чем на лице Симватия, однако на нем читалась та же озабоченность.
— Достопочтеннейший Камеас, к сожалению, ты не в состоянии принести мне то, в чем я сейчас действительно нуждаюсь, — ответил Маниакис.
— К сожалению, — согласился постельничий. — Но пусть Господь наш, благой и премудрый, сделает так, чтобы ты в конце концов получил желаемое. — Склонив голову, он повернулся и выскользнул за дверь, мягко шлепая туфлями по полированному мрамору.
Лиция встала, подошла к Маниакису и, не говоря ни слова, положила руку ему на плечо. Он с благодарностью прикрыл ее руку своей ладонью. Тем временем Симватий тоже начал клевать носом; лицо старшего Маниакиса находилось в глубокой тени, и сын не мог разглядеть его выражение.
В коридоре раздался топот бегущих ног.
— Величайший, величайший! — донесся взволнованный голос Зоиль.
Мгновенно проснувшийся Парсманий вскочил на ноги. Регорий тоже сразу очнулся от своего неглубокого сна.
— Мне не нравится ее голос, — сказал он, протирая глаза.
— Мне тоже, — коротко ответил Маниакис, направляясь к дверям.
В дверях он едва не столкнулся с Зоиль и отшатнулся — руки повитухи были по локоть в крови; кровь пропитала подол ее платья; кровь капала с ее ладоней на мозаичный пол зала…
— Быстрее, величайший. — Она схватила Автократора за рукав окровавленными пальцами. — Похоже, не осталось надежд остановить кровотечение. Я делала все, что могла; Филет тоже. Это оказалось за пределами наших возможностей. Но мы можем попытаться извлечь ребенка из чрева твоей жены, после чего маг-врачеватель получит еще один, крохотный шанс спасти жизнь императрицы.
Горячий, с каким-то железистым привкусом запах свежей крови густой волной окатил Маниакиса, когда он, влекомый повитухой, торопливо зашагал по коридору. Запах заставил с новой силой всколыхнуться самые дурные предчувствия, гнездившиеся в душе Автократора. Эти чувства стремительно нарастали, подобно панике, которая иногда, словно степной пожар, охватывает воинов на поле битвы. Наконец он решительно остановился:
— Делайте, что сочтете нужным. Но Фоса ради, зачем вам понадобился я?
Зоиль посмотрела на него, словно на круглого идиота:
— Затем, что именно тебе надлежит вложить нож в руки Осрония и благословить его на вскрытие. Это должна была бы сделать твоя жена, но она без сознания.
Сам вид повитухи должен был подсказать Маниакису такой вывод. Наверно, я действительно круглый дурак, подумал он, осознав наконец, насколько призрачны шансы мага-врачевателя спасти его жену после того, как хирург проделает свою работу. В отчаянии он застонал и тряхнул головой, желая сохранить в душе хоть тень надежды.
Впрочем, у него уже не было на это времени. У него не было времени ни на что. Маниакис рысью припустил по направлению к Красной комнате. Теперь уже он увлекал за собой вцепившуюся в его локоть Зоиль. Осроний в напряженном ожидании стоял подле дверей. Едва увидев бегущего Маниакиса, хирург полез в саквояж и достал оттуда ланцет. Длинное узкое лезвие хищно сверкнуло, когда в нем отразилось пламя светильника. Окажись случайно поблизости кто-нибудь из личной охраны Маниакиса, Осроний умер бы секундой позже, поскольку он осмелился обнажить смертельное оружие в присутствии императора.
Но эта мысль пришла в голову Маниакису только потом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177