— удивился Пате-ипа.
— Причем в даровые,
— Даже так?
— Не иначе.
— Каким же образом?
— Он их разведет в лесу, — сказала Аделина. — И это естественно. А все, что в лесу, то дается бесплатно. Разве непонятно? У Чуваза на этот счет есть готовый план. Го-су-дар-ствен-ный. Вот так!
— Не смешите меня, — сказал Пате-ипа.
Абаш, с трудом подавляя смех, рассказал еще об одном великом проекте Чуваза. Дело в том, что обилие мяса в районе, с одной стороны, и быстрое увеличение количества куньего меха — с другой волей-неволей приведут к утончению вкусов жителей района, к росту их потребностей. И тогда встанет вопрос об устрицах.
— О чем, о чем? — едва веря своим ушам, спросил Пате-ипа.
Абаш попытался быть серьезным.
— Об устрицах, которые лучше остендских. В нашей естественной гавани: новоафонские монахи когда-то добывали устриц. Греки и до сих пор утверждают, что то были прекрасные устрицы. Наш Чуваз как-то нырнул в воду и с тех пор поклялся забросать нас устрицами.
— Так за чем же стало дело?
— Вопрос в очередности. Сначала — почти даровая свинина. Потом — почти бесплатная утка. Потом — меха. А вслед за этим — устрицы. Все надо делать по плану... Выпей еще стаканчик, Закан, и тогда все поймешь.
Фасоль была довольно острая, да и соленья достаточно наперчены, поэтому глоток вина напрашивался сам собой. Они чокнулись. У Абаша с женой настроение улучшилось. Одно имя Чуваза определенно веселило.
— Слушай, — сказал Абаш, — возвращайся сюда. Чуваз тебя так накормит, оденет и напоит, что ты будешь жить как в раю.
— Верно, верно! — поддержала мужа Аделина. — Закан, свой уголок все же лучше. Там, где ты бегал босой. А? Что же до устриц — их скоро будет полным-полно. Вот тогда-то и запасайся лимоном.
— Чуваз никогда не постареет, — заключил Абаш. Да, неунывающий, жизнелюбивый, болтающий всякую чепуху Чуваз резко контрастировал с этими двумя старыми, оплакивающими свою молодость людьми. Сам Пате-ипа вдруг и себя почувствовал стариком — ведь опи же одногодки: они стары — стало быть, стар и он сам! Тут логика говорит сама за себя...
— Берите пример с Чуваза, — без особого воодушевления посоветовал Пате-ипа.
— Нет уж, уволь! — сказал Абаш. — Не надо нам ни его прыти, ни его должности. Мы ему не завидуем.
— Не завидуем, — подтвердила Аделина.
— А Рыжему? — спросил Пате-ипа.
— Груапшу, что ли?
— Да, ему.
— Нет, мы ему только сочувствуем. Хорош он, но чего-то не везет ему в жизни, — сказал Абаш.
— Что-нибудь семейное?
— Что ты! Жена у него прекрасная. Сын тоже. Он жив благодаря им. Ведь он и в школе был какой-то блаженный, помнишь его?
— Еще бы!
— И необыкновенной честности человек. — Абаш пригубил вино. — Сравни его с Чифом Иванба. Ну ты, конечно, знаешь Чифа.
— Это который вечно стекла бил в классе?
— Тот самый.
— Он в городе, что ли?
— Не совсем в городе. На окраине. Ты дом отдыха «Черноморец» знаешь? Так вот, он там заместителем директора. Ворюга — первый сорт!
Супруги Абаш заявили в один голос, что непонятно, откуда взялся такой ворюга. В семье у него вроде бы все люди приличные — и отец, и мать, и братья.
— Недавно он продал сорок кустов камелии, — сказал Абаш.
— Где он их добыл?
— Да выкопал ночью в саду «Черноморца». И продал!
— Что, они так ценятся?
— Камелии? — Аделина подивилась наивности Пате-ипа. — Да ты что, не соображаешь, Закан? Тридцать рублей за куст! Помножь тридцать на сорок... Теперь ты понял?
Пате-ипа удивился не на шутку:
— Черт знает что! И как это могло прийти в голову?!
— Не говоря уже о том, — продолжала Аделина, — что он разворовал в «Черноморце» и мебель и посуду.
— О боже! — Пате-ипа вскинул обе руки кверху, словно в подобострастной молитве: — Чиф был балагуром и шалопаем. Но как он докатился до подобного дела?.. А где его брат? Помните мальчика по имени Степан? Кажется, они близнецы.
Абаш разлил вино. И сказал:
— За него я хотел бы выпить... Мы с ним вместе воевали на Клухоре. Когда наши преградили дорогу частям дивизии «Эдельвейс». У нас были автоматы и очень мало патронов. Мы со Степаном вмерзли в ледник. Вмерзли, но не отступили... Я пришел в себя в госпитале, а Степан погиб. Он умирал как мужчина, как двадцатипятилетний мужчина. Я был немного старше его. Наверное, это он спас меня. Я уверен в этом. Я живу, а он в земле. Говорят, он стоял в снегу как живой. Нашим не верилось, что он мертв. Последнее, что я помню, — он пытался шутить, когда мы замерзали. А я плакал. Ей-богу! Я немного трусил, а он совсем нет. Он даже песню пробовал петь одеревеневшими, холодными губами. Эх, Степан, Степан!.. Давайте выпьем, как за живого...
Все втроем чокнулись.
— А брат — ворюга. Как это тебе нравится? — Абаш сжал кулак, точно воду выжимал. — И даже нахально глядит па тебя голубыми глазами, а? — Абаш возвысил голос: — Давайте спорить, что он плохо кончит. Споришь?
— Нет. — Пате-ипа улыбнулся и сказал: — Каждая веревочка, конечно, имеет свой конец. Спорить с тобою я не буду.
— То-то же! — ухмыльнулся Абаш. — Слушай, За-кан, а тебе ие скучно с нами? Вот гляжу на тебя и думаю: выглядишь ты здорово, как жених, время для тебя вроде бы остановилось, приехал к нам ненадолго, а мы напускаем на тебя всякую всячину, трухлявую всячину. А?.. С другой стороны, ты должен знать, что мы живем не в ботаническом саду, где все чудно, все диковинно и красиво. Верно говорю?.. Наши язвы — а они есть! — не должны заслонять всего, что достигнуто. Не прав я? Скажи мне.
— Прав, — сказал Пате-ипа. — А что касается нашей встречи, то мне было приятно вспомнить наших друзей, наш класс. Я говорил с вами, а мысленно был там, — Пате-ипа указал куда-то назад, — далеко-далеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36