Любому глянешь в глаза – ворюга наипервейший. Монахи все как на подбор – сытые, толстые, ленивые! Толще, чем у меня в Холмогорах. Мил человек, плесни еще чарку старику – озяб совсем.
Иннокентий послушно наполнил стаканчик. Великий Сакелларий единым махом выдул его, хорошо закусил и принялся рассказывать дальше.
– Новоголутвин-Троицкий монастырь. Игуменья, рожа проказливая, схимомонахиня, тоже мне называется! Давала денежки монастырские в рост по тридцать копеек с рубля. Да давала не через себя, а через брата своего, архиерея Романа, что в Мытищах имеет виды на епископство.
Иннокентий задумчиво пожевал капустки, затем плеснул себе и чуть поменьше – Михаилу.
– И что вы, владыка, станете делать со всеми проворовавшимися? Их же несметное количество! Сана лишать иль головы иль в ссылку какую?
– По вору и кнут! – решительно ответил отец Михаил. – Я совсем не понимаю, на кой священнослужителю становиться богатеем? Что ты будешь делать с богатством? Меня Господь поит, кормит, одевает, что еще нужно?
– Ты, Миша, до сих пор в проблемах житейских дите горькое, – сказал Афанасий, пальцем указывая Иннокентию на пустую чарку, – аль не знаешь, что кругом отцы святые хоромы себе понастроили, живут в хоромах этих бляжьим образом, невзирая на целибат, детей внебрачных позаводили. Не слыхал, что Петруша-то Алексеевич – сын внебрачный патриарха покойного Иоакима? Слыхал? А раз слыхал, то что ты мне голову дуришь? Новый министр правильно сделал, что прекратил преследование старообрядцев. При старой вере чистоту сана блюли, лапти о рогожу попы вытирали, в хату заходя. Ты тут в Москве и не знаешь, что по окраинам деется! Архимандрит по деревне идет под колокольный перезвон! Богами себя почувствовали, несмотря на христианское смирение.
Выпьем, братья! Ты знаешь, я намедни с графом , – Афанасий произнес почтительно, уперев перст в потолок, – пару вечеров сиживал. Довелось на старости лет. Он же вообще еретик! Да-да, молодой человек, вы все еретики! Так вот граф с нас смеется! Мы, говорит, по сравнению с вами, грешниками, агнцы невинные! И он прав, черт меня побери! Книгу мне дал почитать, буквы только непривычные, чудно написано, хоть и аккуратно. Шопен, шопен... гяур...
– Шопенгауэр, – поправил священника Иннокентий, – а что из него он дал вам почитать?
– Что-то про смерть и неразрушимость, – припомнил Афанасий.
– «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего существа», – подсказал парень.
– Она самая. Правильно пишет, немчура поганая! Тошно читать было, но пишет правильно. Человек вроде как один из всех животных представляет себе конец, смерть, так сказать. И от предчувствия этой самой смерти придумывает себе различные вариации загробной жизни. Так ладно, придумал ты вариацию с Раем Небесным, так живи по библейским канонам. Нет, придумают себе законы, а потом их и нарушают!
Отец Михаил пригорюнился.
– Не скажи, брат, есть люди, которые следуют точно букве Закона Божьего, лично я знаю троих... нет, тот запивашка, двоих знаю!
Афанасий раздраженно махнул рукой.
– Это глупцы! Идиоты! Фанатики! Обратная сторона монеты. Этих я боюсь больше всего. Это они сжигали на кострах ведьм, объявляли страну... как ее... Австралию... дьявольским наваждением, проклинали все новое и непонятное! Миша, а что, уже вино кончилось? Где келарь твой?
– Владыка, а не хватит ли нам уже? – осторожно спросил Иннокентий. – Время уже за полночь, как бы...
– Я, Михалыч, скажу, когда хватит! – погрозил ему кулаком Великий Сакелларий. – У меня была очень трудная неделя. Келарь, твою мать! Шкуру спущу!
В дверях возник перепуганный келарь. Вопросительным взглядом он посмотрел на министра культуры как на самого трезвого, но тут заревел отец Афанасий:
– Святой гром на твою голову, нечестивец! Скорее неси хлебного вина, иначе такую епитимью наложу – триста лет после смерти исполнять будешь!
Перепуганный келарь побежал за указанным напитком, а Иннокентий укоризненно пробормотал:
– Ну зачем же так, ведь мы с этим вроде боремся... а тут налицо откровенное хамство!
Повеселевший владыка Афанасий ткнул жилистым кулаком министру под бок.
– Не вешай носа, вьюнош. Поскольку здесь все выпимши, то начальников средь нас нет, как и подчиненных. А этим толстомясым дисциплина нужна. Ты думаешь, он сейчас в подвале возьмет бутыль и принесет нам? Ошибаешься! Он возьмет три. Одну принесет нам, одну выпьет по дороге, а одну спрячет на завтра. Не веришь? Пойдем проверим!
Иннокентий нехотя встал со стула и поплелся вслед за бойким стариком. Отец Михаил остался сидеть с подпертой ладонью щекой. Сделав несколько поворотов по узкому, плохо освещенному коридору, они спрятались в темной нише.
– Тс-с! По моим подсчетам, он должен скоро идти! – прошептал владыка. – Ага, вот он, грешный!
Раздался еле слышный топот подбитых войлоком сапог, и вот уже через мгновение неподалеку от них послышалось жадное бульканье. Затем в нишу просунулась рука, поставила опорожненную бутылку на пол – и тут же быстрый священник схватил пьянчужку за руку.
– Спасите! – раздался испуганный вопль.
– И спасем, и сохраним, – насмешливо сказал Великий Сакелларий, выходя из своего укрытия, – тебе, сын мой, мама в детстве не говорила, что красть грешно? А, брат Серафим?
– Сирота я! – понурился келарь.
– А раз сирота, то прочтешь сегодня... нет, сегодня Господь тебя не услышит, ты пьян... прочтешь завтра триста раз «Помилуй мя», а три воскресенья подряд тебе постные. Уразумел, дитятко?
– Уразумел, владыка! – тяжко вздохнул келарь. – Исполню, клянусь Господом!
– Не упоминай всуе имя Господа нашего, когда пьян!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109