При чтении данного документа граф Пипер внезапно охрип – до того невероятным показалось богатство их врага. Контрибуция оказалась гораздо выше самых смелых ожиданий: каждый месяц курфюршество обязывалось выплачивать порядка семиста тысяч крон (четверть этой суммы выплачивалась натурой); кроме того, каждый солдат шведской армии ежедневно получал за счет саксонской казны по два фунта мяса и хлеба, две кружки пива, а также четверть кроны денежным довольствием. Плюс к этому кавалеристы получали фураж для лошадей.
Вступив в войну нищим, Карл к тысяча семьсот второму году превратился почти в богача. Но аппетит приходит во время еды – теперь шведскому королю хотелось большего. Его армия была сыта и довольна, сенат, получивший средства для пошатнувшейся было экономики, тоже не протестовал. Генералы были сравнительно молоды и свирепы. Все как один они жаждали славы и приключений; солдаты им вторили. Покончив с польским королем, сама личность которого вызывала у Карла глубокую антипатию, он решил посадить на трон в Варшаве человека, который бы был во всем ему послушен. В начале июня Карл вместе с войском покинул Дрезден, чтобы через три недели вновь появиться в Варшаве, на этот раз в качестве опекуна польского престола.
Шведский монарх направил письмо польскому сейму с предложением избрать нового короля – Якова Собеского. В этом случае он гарантировал полякам свое покровительство, всячески подчеркивая, что воевал лишь с Августом. Однако прежде чем избирать нового короля, необходимо было низложить старого, то есть того же Августа. Иначе сейм ничего не желал и слушать. Чтобы ускорить процесс низложения, Карл поручил своему премьер-министру Пиперу обнародовать несколько перехваченных писем Августа, в которых саксонец обвинял поляков в пьянстве, скандальности и трусости. Тут же обнаружилось, что Август еще раньше похитил братьев Собеских, Якова и Константина, когда те охотились в Силезии, и заключил их под стражу в замок Кенигсштейн.
Паны лаялись целый день, пока наконец не приняли решение о низложении короля Августа Второго. А у Карла появилась дополнительная головная боль. На польский престол больше не было кандидатов. Он созвал своих генералов на совет, где, обхватив голову руками, вопрошал:
– Неужто ни одного идиота не найдем, чтобы корону ему возложить? Неужто не состряпаем полякам короля?
Пипер, единственный среди присутствующих, которому было сколь-нибудь интересно происходящее, предложил Карлу самому надеть польскую корону.
– Король Польши должен быть католиком! – ответил Карл. – А я – лютеранин. И не собираюсь менять свою веру, хоть мне предложили бы и три короны.
– А если принудить поляков принять лютеранство? – рискнул предположить Пипер.
– Думайте, что говорите, Карл! – одернул тезку король. – Если эти припадочные день орали, чтобы низложить Августа, то страшно предположить, что начнется, попробуй я внести ваше предложение на рассмотрение сейма! Это не страна – а муравейник, и расшевелив его, мы получим здесь в лучшем случае гражданскую войну! Нет, мы найдем им короля-католика, нейтрального к ним и удобного нам. Эти шляхтичи у меня запоют по-другому!
Генерал Левенгаупт со скучающим лицом слушал беседу короля с премьер-министром, а затем неожиданно предложил:
– Ваше величество, а как вам познаньский воевода, у которого мы гостили нынешней зимой? Умен, образован, по-христиански смирен... по-моему, лучше кандидата не сыскать!
Король оживился.
– Напомните-ка мне его имя! Как же, как же, помню хорошо этого молодого человека! Меня весьма позабавили его комментарии к «Песне трех отроков». Пипер, вы все на свете помните! Как его имя?
– Станислав Лещинский, ваше величество! – ответил граф.
– Отлично, направьте в Познань гонца. Пусть этот Лещинский бросает все дела и сломя голову мчится в Варшаву. Скажите, что шведский король подготовил ему сюрприз.
«Нормальные люди не любят сюрпризов!» – пробормотал себе под нос Пипер, выходя из королевского кабинета.
На следующий день король встретился с главой польского духовенства примасом Радзиевским и предложил ему поддержать кандидатуру Станислава Лещинского. И тут хитрый лис Радзиевский дал маху. Прекрасно осознавая тот факт, что паны будут против кандидатуры Лещинского, он даже не счел возможным разъяснить шведу основные критерии отбора, по которым обычно Польша избирала себе монарха. Возможно даже, Карл и не подозревал о том, какими морально-волевыми качествами должен обладать монарх, задумавший влезть на польский трон. Известно одно: Карл Двенадцатый был храбрейшим из полководцев своего времени, отменным тактиком, плохим стратегом и никудышным политиком.
Примас, естественно, об этом и не догадывался. Поэтому на вопрос короля «Что же вас не устраивает в Станиславе Лещинском?» опрометчиво ответил:
– Ваше величество, он слишком молод!
Швед едва не подпрыгнул до потолка, услыхав такую отговорку. Участь Лещинского была решена.
– Он на пять лет старше меня! – протянул гневно Карл. – Уж не хотите ли вы мне заявить, что и Я слишком молод?
Такого заявить, конечно, примас не отважился. Несмотря на уверенность в жизни после смерти, на свидание с последней он не торопился. Поэтому оппоненту перечить не стал. Хоть и знал, что возведение на престол Станислава Лещинского будет стоить ему, примасу, половины здоровья и расшатанных нервов. Было десятое июня 1702 года.
Через десять дней познаньский воевода прибыл в Варшаву и был допущен на аудиенцию к королю Карлу. О чем они говорили с глазу на глаз, истории неизвестно, сохранились лишь сведения, что разговор велся на латыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109