– А может, ну ее к лешему, такую артиллерию! Ядра и бомбы куда дешевше!
Граф Волков только вздохнул, а присутствующий при сем разговоре Ростислав Каманин печально глянул на вздувшийся живот царицы.
– Соня! – ласково сказал он. – Неужто ты еще не поняла, что не в золоте дело! Народ – вот истинное богатство страны. А применение этих орудий спасет жизни тысяч солдат! Неужто не видишь ты тут выгоды? Нет необходимости тратить деньги на обучение новой армии, ты знаешь, во сколько обходится казне обучение и содержание одного рекрута? Почти двадцать рублей в год! Подсчитай сама!
– Да ну тебя! – отмахнулась Софья. – Мне и денег жалко, и солдат жалко, и... и себя чего-то жалко! Так жалко...
– Ну, это ясно от чего! – Андрей Константинович выразительно посмотрел на беременную государыню. – Настя говорит, еще шесть недель как минимум.
– Идите отсюда, мужики! – вдруг разгневалась царица. – Позовите мне баб моих ближних! Нет, моих не надо – эти только в тоску вводят, пришлите лучше своих!
Премьер и советник по прогрессу недоуменно переглянулись, пожали плечами и, молча поклонившись Софье Алексеевне, вышли. Передав через вестовых своим «половинам» желание государыни, Волков с Каманиным спустились в бильярдную для партии в новомодную американку, кстати, завоевавшую популярность в России благодаря Великому посольству 1697–1695 годов.
В малой приемной государыни собрались самые передовые женщины России: сама царица и женский пол «с того свету»: обе супруги графа Волкова, графиня де Лаваль, Евдокия, Инга Самохина и Рената Локтева. Мара Волкова отсутствовала по той причине, что сопровождала супруга, строившего вместе с майором Булдаковым Северный укрепрайон.
В руках женщин был непременный атрибут таких посиделок – рукоделье. Кто-то вязал, кто-то вышивал, а Инга с Татьяной де Лаваль плели кружевные салфетки. Под неспешную беседу, под легкое мозельское вино решались мелкие государственные проблемы, те, что обычно не замечались государственными мужами.
– Что петь будем, бабоньки? – спросила государыня, ловко натягивая нить на пяльцы.
– На ваш выбор, Софья Алексеевна, – ответила Инга за всех.
– Давайте «Березы»! – предложила Софья. – Запевай, Настя!
Сама государыня не обладала сколько-нибудь выдающимся голосом, поэтому обычно только подтягивала вторым, а то и третьим. Третьим ей даже было петь легче, ибо ее контральто шло, казалось, из самой груди. Настя же обычно запевала, и ее высокий девичий голос великолепно звучал в небольшой светелке. Девчата чаще раскладывали песню на два голоса, реже на три, и тогда охрана у малой приемной замирала, с трепетом слушая неизвестные песни.
Сегодня начали с песни «Березы», которая неизменно вызывала слезы на широком скуластом лице Софьи. Она незаметно вытирала уголки глаз платочком и тихо подпевала. Меткоязыкая Татьяна прозвала контингент этих посиделок «Орденом Святого Луки», ибо темы затрагивались порой настолько щекотливые, что, услышь их Великий Сакелларий, тотчас наложил бы на всех зверскую епитимью. А проблемы эти следовало решать: то ли постельным приемом, то ли тихой сапой, то ли молчаливым заговором.
Нынешним вечером Инга подняла вопрос о женском образовании. До сих пор на Руси слыхом не слыхивали о женских школах и семинариях. Огромадная в своей инертности страна должна была буквально всколыхнуться, чтобы на заседании Сената одобрили «Положение о женских начальных школах». До такого еще не додумались в просвещенной Европе, а Софья уже тихонько готовила почву. И, как ей казалось, таким поводом могла бы стать война со шведами. Царица не отличалась банальной легкомысленностью, но столь сильна была ее вера в своих спасителей, что даже война с извечным противником нынче не казалась ей чем-то из ряда вон выходящим.
Заседание «женсовета» продолжалось. Настя издалека завела разговор о судьбе байстрюков – проблема воистину всероссийского масштаба. Несмотря на кажущуюся строгость нравов, молодые и в возрасте, девушки и женщины продолжали внеплановое производство потомства, не ведающего отцов. Причем строгость нравов приводила к тому, что это самое байстрючное потомство лишалось и матери – опасаясь позора, молодицы подкидывали новорожденных, проявляя чудеса сметки.
– Ясен перец! – хмыкнула Татьяна де Лаваль. – А я-то, грешная, думала, что выражения типа «в капусте нашли», «аист принес», «с дуба свалился» – это анахронизмы без предпосылок, навроде Деда Мороза...
– «С дуба свалился» – это не из той оперы! – поправила подругу Инга. – А Деды Морозы детей тоже приносят. Видела.
– Что за нравы? – возмутилась Евдокия. – У нас никто бы не отвернулся от брюхатой бабы. Мальца всей слободой бы воспитывали! А если верить мужикам, то этот мир опережает нас во времени на пять сотен лет!
– Во времени, но не в развитии! – печально вздохнула царица. – Вон мой байстрюк ногами пинается! И отец есть, но байстрюком родится! Проклятые богословы – издумали учение учинить, согласно коему баба – существо низшее!
Инга не дала обронить Евдокии следующую фразу.
– Дуня! – укоризненно сказала она. – Вы там у себя еще не настолько отравлены христианством, слишком еще язычество дает о себе знать. Люди еще не настолько цивилизованны, чтобы поворачиваться задницами к чужому горю...
– Стой, подруга! – отложила в сторону пяльцы царица. – Я эти слова записать должна!
– Для чего? – удивилась Инга.
– Для гиштории! – помпезно заявила Софья. – Есть у вас дар, люди мои, объяснять самые сложные понятия так, что даже дурень разумеет. Я вот надысь сестренке Катюхе сон рассказывала, так не смогла объяснить дурехе, что такое автомобиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109