Тот был бледен, как никогда, сидел, сжавшись, и Пафнутьева достаточно легкомысленные, между прочим, слова, словно невидимые кувалды, били Худолея по голове, и он не просто сгибался, а даже как бы вдавливался в затертое кресло. А когда услышал слово «светленькая», кажется, готов был потерять сознание.Пафнутьев спохватился.— Послушай, Жора, а лично тебе пострадавшая знакома? — спросил Пафнутьев, ради Худолея спросил, чтобы снять с того груз ужаса и неопределенности. Но Шаланда понял его по-своему.— Приезжай, Паша, приезжай. Здесь и покуражишься. — Даже этот спокойный вопрос Шаланда принял как издевку.И положил трубку.— Что он ответил? — Худолей даже не спросил, а просипел эти слова.— Заверил, что никогда прежде в своей жизни эту женщину не видел. — Видимо, какие-то из этих слов были излишними, произошел явный перебор, и Худолей сгорбился еще больше, он понял, что Пафнутьев просто хочет его успокоить.— Буду в машине, — сказал он и направился к двери.— Иди, я догоню, — крикнул вслед Пафнутьев и снова поднял телефонную трубку. Нужно было захватить с собой кого-то из экспертов, Худолей был явно неспособен к исполнению своих обязанностей. — Надо же, как достало мужика, — озадаченно пробормотал Пафнутьев. — И так, оказывается, бывает. И кто бы мог подумать, что подобное может случиться, и с кем?! С Худолеем! Уж лучше бы он запил, что ли... Я бы хоть знал, что делать.
* * *
Наверное, это бывает в каждом деле — есть работа, за которую берешься охотно, с улыбкой на устах, с песней в душе и носишься, будто у тебя где-то за спиной уже пробиваются крылышки с белым пухом, а есть работа все в том же деле и при тех же твоих обязанностях, от одного упоминания о которой сводит скулы, в душе наступают сумерки, а единственная мысль в таких случаях — нельзя ли на кого-нибудь ее спихнуть, нет ли возможности улизнуть на денек-второй, да что там денек, достаточно бывает исчезнуть на часок, на минутку, чтобы поручили это паскудное дело кому-нибудь другому.Но не было, не было у Пафнутьева такой возможности, не на кого было спихнуть и раствориться на часок в воздухе тоже было совершенно невозможно. И потому пришлось ему, ссутулившись, сунув руки в карманы и надвинув кепку на глаза, под мелким весенним дождиком плестись к машине, плюхаться на переднее сиденье и, стараясь не смотреть в зеркало заднего обзора, чтобы не столкнуться с по-собачьи несчастными глазами Худолея, уставиться в стекло, по которому судорожными рывками передвигались капли. Потом, когда машина набрала скорость, капли поползли в стороны — встречным потоком воздуха их как бы раздвигало.За рулем сидел Андрей, как обычно немногословный, но он все видел, слышал, все ощущал остро, будто происходящее относилось к нему прямо и непосредственно.— Опять, наверное, Шаланда звонил? — спросил он.— Звонил, — кивнул Пафнутьев.— Что-то случилось?— Случилось.— Ограбили? Убили? Изнасиловали?— Знаешь, Андрюша, у меня такое ощущение, что всего понемножку.— Немножко ограбили, случайно убили, нечаянно изнасиловали?— Да, Андрюша, да. Именно так.— Неужели это когда-нибудь кончится, Павел Николаевич?— Кончится?! — вскинулся Пафнутьев. — Ты спрашиваешь, кончится ли это когда-нибудь? Ты в самом деле надеешься на это? Андрюша, я правильно тебя понял?— Наверное, я сказал что-то глупое?— Да нет, — Пафнутьев передернул плечами, — вроде как не столь уж и глупое... Во-первых, преступления, даже убийства — это проявления жизни. Вспомни третьего человека на земле — Каина... Ведь убил, родного брата убил из зависти, всего лишь из зависти! А посмотри на так называемые развитые страны, за которыми мы устремились, задрав штаны выше пупка... Что ты видишь?— А что я вижу?— Ты видишь, как стоэтажные дома рушатся, будто карточные домики, погребая под собой десятки тысяч людей! Ты видишь, как тонут шаланды, да простит меня Жора, как тонут шаланды, наполненные сотнями беженцев из разных стран. Школьники, самые сытые в мире школьники расстреливают своих одноклассников десятками!— Так мы еще хорошо живем, Павел Николаевич?— Мы прекрасно живем! Если, конечно, Худолей, присутствующий здесь, позволит мне так выразиться.— Позволяю, — отозвался Худолей. — Так что Шаланда... Светленькую, говорит, нашли?— Да, — кивнул Пафнутьев. — Светленькую.— Это она, — просипел Худолей.— Светка? — дернулся Андрей. — Вы о Светке говорите? — Не обращая внимания на движение встречных машин, Андрей круто оглянулся, чтобы увидеть Худолея.— Вроде, — ответил тот.— Ее убили? Павел Николаевич, это ее убили?!— Едем разбираться, — невозмутимо ответил Пафнутьев, уставившись в лобовое стекло. — Придем, посмотрим, убедимся, составим протокол... Что касается лично меня, то я не верю. Вернее, мне не верится.— Почему? — спросил Худолей.— Не знаю, — Пафнутьев передернул плечами. — Не стыкуются многие обстоятельства.— Павел Николаевич, — заговорил Андрей, — а у вас были расследования, в которых все обстоятельства стыковались?— Не было, — ответил Пафнутьев быстро и как-то уж очень легко, будто разговор не имел для него значения и никакого интереса не вызывал.— Может быть, их и не бывает?— Может быть.— Тогда о чем мы говорим? — опять подал голос Худолей.— О жизни. О чем можно еще говорить? Пока живые, будем говорить о жизни, о различных ее проявлениях, как хороших, так и дурных. По долгу службы нам чаще приходится говорить о дурных проявлениях жизни, но они тоже все-таки лучше, чем полное отсутствие жизни, — Пафнутьев бормотал, казалось бы, пустые и опять же какие-то нестыкующиеся слова. — Пока мы можем издавать различные звуки, передвигать предметы, сами можем передвигаться в пространстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118