Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.— Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...— Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?— Лежала.— Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?— Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.— Кошмар какой-то, — Оля закрыла лицо руками.— Надежда Шевчук была беременна, — сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.— Да-а-а? Сколько месяцев?— Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.— Понятно, — кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.— Что вам стало понятно? — спросил Пафнутьев.— А то, — и Оля потянулась за новой сигаретой.Этого у Пафнутьева отнять было нельзя — он умел разговаривать с людьми. И умение заключалось в том, что он стремился слушать, а не говорить. Не делал вид, что слушает, а слушал, что встречается в нашей жизни не столь уж часто, ребята, не столь. Вот сказала Оля одно словечко со странным выражением, и Пафнутьев тут же стал в охотничью стойку, как это делает хороший породистый пес, натасканный на дичь. Он сразу заподозрил, что в этом ее «понятно», произнесенном врастяжку, что-то таится и надо вернуться назад, чтобы вызвать у Оли то же состояние, чтобы захотелось ей произнести то же словечко, а заодно и все, что за ним стоит.— Да, три-четыре месяца было ребеночку... Даже пол определили... Мальчик должен был родиться.— Понятно, — повторила Оля, но уже простым, будничным голосом, в котором не было той тайны, которую так остро почувствовал Пафнутьев минуту назад.— Что-то ты вспомнила, что-то на ум пришло, а, Оля? Поделись.— Да так, ничего особенного... Маленькие житейские подробности. И ничего больше.— Если в мире и есть что-нибудь стоящее, так это маленькие житейские подробности, — сказал Пафнутьев.— Вы говорите, мальчик... Знали мы про этого мальчика, знали. Темненький был? Светленький?— А это имеет значение? — растерянно протянул Пафнутьев.— Нет, не в Италии Надежда подзалетела. Здесь. Поэтому я и спросила.— Она была в Италии? — удивился Пафнутьев. — Уже в этом году?— Три раза.— Это точно?!— Точней не бывает. Потому что и я тоже была в Италии три раза. Вместе с Надеждой. И с другими девочками. Кстати, Тая, которую вы нашли возле мусорных ящиков, тоже была с нами. Нас было много, почти половина автобуса.— Что же вы там делали? — спросил Пафнутьев изумленно.— Работали.— Успешно?— Нормально.— Как же вам удалось?!— Пахомова, туристическая фирма «Роксана». А у Надежды ребеночек... Думаю, он возник не случайно. Ожидаемый был мальчик.— Не в мальчике ли дело? — предположил Пафнутьев.— Очень даже может быть. Надежда так относилась к ребенку, что вполне могла...— Что могла? — быстро спросил Пафнутьев, пока мысль Оли не скользнула в сторону.— Взорваться. Вы, Павел Николаевич, никогда не взрываетесь?— Обычно это происходит незаметно для постороннего взгляда. Но я знаю одного человека, который именно сейчас находится во взорванном состоянии. И готов немедленно взорвать все, что угодно, все, что под руку подвернется.— Баба? — проницательно спросила Оля.— Он не баба, он мужик. Но причина его состояния... Да, тут ты права, баба.— Бывает, — на этот раз в голосе Оли прозвучало резанувшее Пафнутьева безразличие, если не сказать удовлетворенность — кому-то тоже плохо, кто-то тоже бьется в истерике, значит, в своих бедах она не одинока. Это была своеобразная защита, и Пафнутьев подавил в себе обиду.— Италия! — громко и резковато сказал он. — Давай, Оля, раскрутим Италию. Поскольку уж мы вышли на международные отношения. Как я понимаю, идет речь о Северной Италии?— Да, почти на границе с Францией.— Вы своими заботами охватывали и Францию?— Монако, Монте-Карло посещали, а что касается Франции, то только самую южную ее часть... Ницца, окрестности.— Туда добирались самолетом?— Да, чартерный рейс.— Римини?— О, вы много знаете, оказывается. А все простачком прикидываетесь.— Мне еще знакомо слово Аласио.— Аласио — это маленький курортный городок. Если вы так много знаете, то я могу колоться с чистой совестью. Я грамотно выражаюсь?— Вполне. Но должен сказать, что колоться с чистой совестью ты можешь независимо от моих познаний. Два трупа, которые лежат сейчас в морозильной камере морга, дают тебе такое право, — Пафнутьев сознательно произнес страшноватые подробности, поскольку знал, что частенько слово «смерть» не производит на людей большого впечатления, оно кажется каким-то отстраненным, люди часто не представляют, что именно стоит за этим словом, оно стало почти философским термином. И он, кажется, добился своего — Оля чуть заметно побледнела, нервно загасила сигарету, подняла к нему лицо, на котором уже не было кривоватой ухмылки.— Аласио, — опять произнес Пафнутьев. — Там что у Пахомовой? Квартира, фирма, гостиница?— И то, и другое, и третье. Есть там у нее квартира с окнами на море, в ней частенько живет какой-то ее знакомый. Достаточно пожилой человек. Но с ним она ведет себя... По-женски. Вы понимаете, о чем речь?— Нет.— Улыбки, касания, красное вино на набережной, чоканье бокалами, глядя друг другу в глаза... Все эти милые подробности вам о чем-то говорят?— Да. Этот мужик... Густые, чуть вьющиеся волосы с проседью?— Вы и его знаете?— Крупное лицо? Его можно назвать мордатым?— Можно, — усмехнулась Оля. — Пахомова называет его Ваней.— А по паспорту он Иван Иванович Сысцов, — негромко добавил Пафнутьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118