— Ты это всерьез?!— Конечно, нет. Шутка.— Таких шуток не бывает, — недовольно проворчал Худолей. — Паша, хочешь скажу страшную вещь?— Хочу.— Я его узнал.— Это хорошо.— Паша, я его узнал. Еще там, в ночном дворе под дождем в свете автомобильных фар, среди очаровательных девичьих лиц, ног... Что у них там еще есть?— Глаза, — подсказал Пафнутьев.— Так вот среди девичьих лиц, ног и глаз я его узнал. По голосу. Только там я еще не мог все сопоставить, все свести в кучу и понять, что за куча — Пияшев. Но потом до меня дошло.— Надо же, — уважительно проговорил Пафнутьев. — И кем же он оказался на самом деле?— Помнишь, неделю назад я говорил, что мне позвонил какой-то тип и посоветовал забыть о Свете, помнишь?— Прекрасно помню.— Это был он, Паша. Пияшев мне звонил. Я тогда начал тыркаться во все конторы, по соседям, участкового подключил... Вот тогда он позвонил мне домой и сказал — отвали. У него печальный, прочувствованный голос гинеколога. Таким голосом можно зачитывать некрологи по телевидению. Естественно, о смерти тех, кто таких некрологов заслуживает. Таким голосом можно сообщить семикласснице о беременности, двадцатилетней — о СПИДе, тридцатилетней — о том, что детей у нее не будет никогда. А слова! Паша, какие он употреблял слова! Так живые люди не разговаривают. Так никто не разговаривает.— Только он? — уточнил Пафнутьев.— Да, Паша, да. Не будете ли вы так любезны... Не кажется ли вам, что сегодня может пойти дождь?.. Прасцице, пожалуйста, милая девушка, у меня сложилось такое странное впечатление, что вы чем-то огорчены?— Я огорчен? — спросил Пафнутьев.— Это он так разговаривает, Паша. Я привожу его слова.— Какой ужас! Неужели это возможно?— Он засветился, Паша! Он засветился еще неделю назад! Я его узнал. Он приложил руку и к Свете, и к этим убийствам. Когда он мне позвонил неделю назад...— Что ты предлагаешь?— Брать! Немедленно! Он сейчас наверняка спит. Вот сонного и брать.— На каком основании? Тебе не нравится его голос? Тебе кажется, что слова, которые он употребляет, глупы, манеры неестественны? Я тоже от них не в восторге, они и мне не нравятся. Но у нас пока за это не сажают.— А напрасно! — воскликнул Худолей.— Согласен, — кивнул Пафнутьев. — Полностью согласен. За подобные извращения русского языка я бы даже пожизненное давал. Наверное, такая статья появится, но чуть попозже.— Это международный бордель, Паша!— Мне тоже так показалось.— За это сажают?— При отягчающих обстоятельствах.— Убийство — это какое обстоятельство?— Отягчающее.— И после этого ты мне говоришь, что...— Худолей! — Пафнутьев повысил голос. — Остановись. Ты же грамотный человек. Думай. Ведь не может такого быть, чтобы к нему невозможно было подступиться.— Слушай! В квартире, где Света жила, мы нашли кучу отпечатков... Может быть, среди них есть и его пальчики?— Ну и что? — Пафнутьев передернул плечами. — Эта квартира ему принадлежит. Его отпечатки могут там быть на вполне законных основаниях. Пришел к Свете за деньгами, проведал ее, захотел убедиться, что она бережно относится к кухонному оборудованию, не разжигает костры на паркете, своевременно выносит мусор... Это его право.Вот если бы свои следы он оставил на ноже... Но, как ты знаешь, на ноже были другие отпечатки.— Я это помню, Паша, — сказал Худолей обиженно.— Прости великодушно, — начал было Пафнутьев, но Худолей его перебил.— Она в Италии, — сказал он, невидяще глядя прямо перед собой.— Кто?— Света.— В общем-то, это несложно установить, — проговорил Пафнутьев. — Достаточно...— Я уже установил.— Да, конечно... Билеты на самолеты именные, составляются списки, опять же визы... Следы должны остаться.— Остались. Как только в этом кабинете прозвучало слово «Италия», как только прояснилась деятельность этих придурков — плиточника Величковского и гомика Пияшева, как только выяснилось, что у Пахомовой туристическая фирма, а учредитель — наш старый знакомый Сысцов Иван Иванович... Я тут же рванул по авиационным кассам, овировским конторам... Я нашел ее фамилию в этих списках. Она вылетела чартерным рейсом, когда труп Шевчук еще лежал в квартире. Когда я звонил ей домой, искал ее здесь, она уже несколько дней была в Италии.— Вывод? — обронил Пафнутьев.— Я так тебе, Паша, скажу... Ее поведение не вписывается в систему наших с ней отношений, ее поступок необъясним для меня. Она не должна была так поступить. Ты спрашиваешь, какой вывод... Вмешались какие-то посторонние силы, которые помешали ей поступить здраво.— В конце концов, она могла позвонить из той же Италии... По мобильнику. Для этого достаточно было хоть на минуту остаться одной.— Значит, у нее не было такой возможности. Если бы у нее такая возможность была, — медленно, негромко, почти бессвязно продолжал говорить Худолей, — если бы у нее такая возможность была, она бы позвонила.— Она и мне показалась девочкой искренней, но... Отзывчивой. Может быть, излишне отзывчивой.— Отзывчивость бывает излишней?— Конечно! — откликнулся Пафнутьев. — Не хочу сказать, что это относится к Свете, но излишне отзывчивый человек может исполнить любую просьбу, от кого бы она ни исходила и в чем бы ни заключалась. Я внятно выражаюсь?— Вполне, Паша. Но ты ошибаешься. Ее хорошие качества не выглядели идиотизмом. Надо брать Пияшева. Я узнал его, это он мне звонил и советовал забыть о Свете. Словечко, помню, употребил... Всенепременно. Я долго не мог врубиться, что он хочет сказать. Еле дошло.— И что же он хотел сказать?— Что-то в том роде, что моя излишняя суета может плохо для меня кончиться.— Откуда у него твой телефон? Ведь он не знал, где и кем ты работаешь?— Я думал об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118