Величковский прекрасно знает Свету Юшкову, делал ремонт в шестикомнатной квартире Пахомовой...— Шестикомнатной? А такие бывают?— Она прикупила соседнюю. Правда, сегодня пояснила, что купил квартиру все-таки Сысцов, но она якобы постепенно за нее расплачивается.— А Юшкова исчезла?— Да, — ответил Худолей.— Еще одно, Аркаша... Убитая женщина, которую мы нашли в квартире Юшковой, в руке держала нож... За лезвие держала. Якобы из последних сил вырвала нож у убийцы.— Так не бывает, — возразил Халандовский.— Я знаю, — кивнул Пафнутьев. — Так вот, на ноже отпечатки пальцев Юшковой.— Другими словами, Паша, кто-то пытается тебя убедить в том, что Юшкова зарезала подругу и сбежала... Я правильно понимаю суть происшедшего?— Ты, Аркаша, всегда все понимаешь правильно.— Ты в тупике, Паша?— Тупиком это назвать нельзя.— Но брать некого?— Величковского вот взял.— Он в самом деле плиточник?— И неплохой.— Когда освободишь, пришли ко мне. Я затеваю ремонт.— Думаешь, освобожу?— Конечно. Если он плиточник, то плиточник. А остальное шелуха. Она осыплется, как только в поле твоего внимания появятся настоящие преступники.— Из всех, кого я перечислил...— Они плохие люди, Паша, они очень плохие, их можно и должно осудить. Но я не уверен, что тебе удастся их посадить.— Как же быть, я обещал Сысцову посадить его...— Слово надо держать, Паша. Настоящий мужчина всегда должен держать свое слово.— Но ты говорил...— Я могу ошибаться! — гневно воскликнул Халандовский. — Я часто ошибаюсь. И в людях, и в событиях. Я в себе самом ошибаюсь. Иногда. Ты меня слушай, более того, прислушивайся, но верить мне... Не советую. Нельзя мне верить, Паша. Ненадежный я человек. Опять же с пристрастиями. С нездоровыми, порочными пристрастиями. — Халандовский бросил быстрый взгляд на настенные часы, потом взглянул на наручные и потянулся к бутылке, иней на которой слегка увял, не выдержав жаркого дыхания сидящих за столом мыслителей.— Ты торопишься? — спросил Пафнутьев.— Мы все торопимся.— Куда?— В одно место.— Нас там ждут?— Нет.— Нам обрадуются?— Вряд ли.— Но мы все равно пойдем?— Обязательно, Паша. Мы просто обязаны сходить сегодня в одно место и засвидетельствовать свое присутствие.— Это нам ничем не грозит?— Разве что потерей репутации.— Тогда ладно, — легко согласился Пафнутьев. — Репутация — дело наживное. И потом, как говорят ученые, отрицательный результат — тоже результат. А я добавлю, что плохая репутация — тоже репутация. Это лучше, чем никакой.— Ты мудреешь, Паша, с каждым тостом. Это радует. Теперь слушайте меня внимательно... Мы заканчиваем эту бутылку и уезжаем. Не потому, что кончились бутылки, вовсе нет, просто мы должны сегодня быть трезвыми как стеклышки.Худолей бросил быстрый взгляд на две пустые бутылки и почтительно склонил голову.— За победу, — Халандовский поднял бокал. — На всех фронтах!— И без потерь, — добавил Худолей.— Согласен, — кивнул Халандовский и, подойдя к окну, отодвинул штору. На улице была уже ночь — редкие ночные фонари, фары машин и ни единого прохожего.— Не поздновато? — спросил Пафнутьев.— В самый раз.— Ничего, что я без оружия?— Это даже лучше. Без оружия, Паша, ты свободен в своих поступках, решениях, ты можешь произносить любые слова и совершать легкомысленные деяния. С пистолетом ты скован, как бы порабощен. Несамостоятелен. За тебя думает пистолет. И ты подчиняешься ему. Даже не задумываясь, прав ли он. Потому что уверен — пистолет всегда прав. Я уже не говорю о тех непредвиденных обстоятельствах, когда кто-то другой обнаруживает у тебя пистолет. Это уже полный отпад, Паша.— Почему?— Это опасно — носить с собой пистолет.— Опасно?— Человек, обнаруживший у тебя пистолет, имеет нравственное право поступить с тобой как угодно плохо. Твой пистолет дает ему такое право. Ведь ты мог поступить с ним как угодно плохо, значит, и ему позволено.— Когда мы выходим?— Когда подъедет твой Андрей?— Через десять минут.— Значит, мы выходим через десять минут. Вызывай Андрея.— Если время так ограничено, — раздумчиво проговорил Пафнутьев, — мы должны успеть выпить.— Я уже подумал об этом, — сказал Халандовский, снова задергивая штору. — Стаканы полны, мясо в достатке, мы едины, и даже тост произнесен с худолеевским уточнением — за победу на всех фронтах без потерь! — Халандовский, не присаживаясь, взял свой стакан, чокнулся со всеми и выпил.Пафнутьев уже набирал номер на мобильнике, вызывал Андрея, Худолей втискивался в свой плащ, Халандовский, сгребя со стола посуду и бутылки, унес все на кухню, а вернувшись с полотенцем, тщательно протер стол.— Посудой можно было заняться позже, — пробормотал Пафнутьев.— Нет и еще раз нет! — с неожиданной твердостью произнес Халандовский. — Стол всегда должен быть готов к твоему приходу, Паша! Даже если мы, выйдя на площадку, по каким-то причинам вернемся обратно, ты увидишь стол, готовый немедленно тебя принять, увидишь хозяина, готового снова накрыть этот прекрасный стол. Грязная посуда на столе — самое страшное, что вообще может быть в мире! — воскликнул Халандовский убежденно.— Полностью с тобой согласен, — согласился Пафнутьев. — Только так и никак иначе.— А ты, Худолей? — требовательно спросил Халандовский.— Чистый стол — это чистый лист бумаги, на котором можно написать прекрасные стихи о любви к женщине, о мужской дружбе! — воскликнул Худолей.— Сам придумал? — подозрительно спросил Пафнутьев.— В календаре прочитал, — потупился Худолей.Со двора донеслись гудки машины, приглушенные шторами, — приехал Андрей. Все быстро спустились вниз, вышли во двор. Мокрая машина с каплями на крыше и стеклах стояла у самого крыльца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118