— Вы тут ни при чем. Не люблю, когда скотина зря пропадает. Но если бы я знал, что это из-за Брэди, я бы оставил его там.
Это прозвучало приговором, и она содрогнулась от его резкости. Она подозревала, что это не правда, но его взгляд требовал этому верить. Он хотел, чтобы она приняла это за истину.
Его лицо могло служить образцом безразличия. Оно казалось непроницаемым, но она вспомнила прошлый вечер и как он смотрел на Чэда, прежде чем спохватиться. В этом взгляде было сочувствие и понимание. И Уиллоу знала, что это ей не почудилось.
Воспоминание придало ей смелости.
— Я… мы… думали, что, может, вам нужна работа.
Он озадаченно уставился на нее. Она торопливо продолжала:
— Я не могу платить много, а теперь и расположиться негде, когда сарай сгорел, но вы могли бы спать у мальчиков в комнате, и получать еду, и…
«Вы нам нужны». Эти слова не были сказаны вслух, но они висели в воздухе.
В его глазах мелькнула насмешка, потом они снова застыли и он нахмурился.
— Хотите сказать, что вы все-таки собираетесь остаться здесь. Послушайте, леди, есть у вас хоть капля соображения?
Она, казалось, была глубоко уязвлена этими словами.
— Я вам сказала вчера, что не могу не остаться.
Он раздраженно скрипнул зубами, прежде чем ответить.
— А как насчет детишек? Вам, черт побери, все равно, что с ними будет?
— Прошлым вечером мы устроили голосование. Все хотят остаться.
— Голосование? — Уиллоу съежилась от его пораженного тона. — Леди, вы психованная хуже вашего чертова быка, — продолжал он.
— Уиллоу, — поправила она, — зовите меня Уиллоу.
Он тяжело вздохнул, как будто имея дело с сумасшедшей.
— Зачем же вы чинили изгородь, если думали, что мы не останемся? — неожиданно спросила она.
Будь он проклят, если знал зачем, сознался он сам себе. Должно быть, сумасшествие заразно как холера, и не менее опасно.
— Я обещал мальчишке, — коротко ответил он. — Я не хотел, чтобы он опять сам занялся этим. Но какого черта, я думал у вас хватит соображения перестать упрямиться после всего, что случилось.
— Вот поэтому вы нам и нужны, — сказала она, улыбаясь самой милой и доверчивой улыбкой, какую он когда-либо видел.
У него все кишки перевернулись.
— Почему вам так надо остаться? — наконец спросил он.
— Я расскажу, пока буду заниматься вашими руками, — ответила она.
Он уставился на нее жестким ледяным взглядом. Потом кивнул, но так неохотно, как будто, подумала она, для него принять помощь было гораздо труднее, чем спуститься в полный змей колодец или вытащить сопротивлявшегося быка из горящего сарая.
— Сядьте, а я схожу за мазью, — приказала она, кивая на табуретку рядом с большим кухонным столом.
Он сам был удивлен, что послушался. Когда она исчезла, он оглядел кухню. На плите стоял большой котел, от которого шел странный аромат. Он сморщил нос, пытаясь понять, чем пахнет, но так и не понял. Кухня была уютной, с занавесками в цветочек на окнах и пестрым плетеным ковриком на полу. На стене было множество рисунков, очевидно, детских. На вбитых в стену колышках висели начищенные сковородки. Кухня была загромождена книгами и одеждой, не такая аккуратная, как его комната в Денвере, но пол был вымыт до блеска, и пахло чистотой и свежестью. Здесь было тепло и уютно, и… у него возникло странное пьянящее ощущение возвращения домой.
Мгновение он позволил себе пофантазировать, как бы это выглядело — жить в таком месте, но он сразу отбросил эти мысли — такие же сумасшедшие, как эта женщина. Даже гостиничная комната через несколько дней становилась для него тюрьмой, он никогда не мог оставаться долго в одном месте. Ему требовались только трава под ногами и небо над головой. Простор и свобода ему были необходимы, как дыхание.
— Покажите руки. — Ее голос внезапно вернул его к реальности, и он еще раз удивился себе, когда протянул ей руки, ладонями кверху.
— Они никогда не заживут, если с ними так обращаться, — пожурила она его, растирая пальцами прохладную, успокаивающую мазь по больным местам.
Он почувствовал непонятную слабость, ощущение тепла, уже очень хорошо знакомое, когда она была рядом. Достаточно плохим было жжение внутри, но еще хуже разраставшееся желание в его душе. Он и не знал, что прикосновение могло быть таким легким, таким нежным. Он и не знал, что от женского взгляда у него могло все сжаться внутри. Ему неизвестна была появившаяся слабость в руках и ногах, из-за которой он не мог встать и уйти, хотя знал, что именно так ему надо сделать.
Она выглядела полностью поглощенной своим делом, сосредоточив все внимание на его руках. На ней было скромное синее платье, оживленное небольшими полосками кружева. Оно было почти цвета ее глаз. Прядь темно-каштановых волос выбилась из-под заколки, спадая на загорелое лицо. Она была нежность и тепло, и красота, и этим пугала его до смерти.
— Вы собирались сказать, почему должны остаться, — произнес он грубее, чем собирался.
Она посмотрела на него глазами, полными беспокойства и решимости, и даже мольбы о понимании.
— Если я уеду, — медленно выговорила она, — в этом городке разразится война.
Он озадаченно посмотрел на нее. Или она не понимает, что происходит.
— Она уже идет, леди, — сказал он. Она покачала головой.
— Но если я уеду, будет гораздо хуже.
— И чтобы доказать это, вы готовы рисковать своей жизнью и жизнью этих детишек?
— Алекс не сделает мне плохо. Он только угрожает.
— Я слышал другое.
— Нет, не сделает, — настаивала она. — И Джейк считал, что я смогу сохранить мир.
— Значит, он был просто болван.
— И еще, — добавила она с упрямым видом, — это наш дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115