— Сейчас у меня очень насыщенная жизнь.
— Вы не сказали счастливая.
— Очень счастливая жизнь, если так.
— Это не правда.
Он сдвинул брови, притворяясь расстроенным.
— Вот как, мисс Мариса? И что, вы считаете, могло бы сделать меня счастливым?
— Я. — Ну вот, она все высказала. И была рада этому. Насмешка исчезла из его глаз, сменившись чем-то гораздо более резким.
— А как мог бы такой старик, как я, сделать счастливой вас?
— Вы совсем не старый.
— Достаточно стар, чтобы быть вашим отцом.
— Только если бы вы были чересчур развитым ребенком.
Он хмыкнул.
— Так же, как вы очень развитая молодая леди? — Но в его словах не было издевки, только смесь удивления и одобрения.
— Я знаю, что хочу.
— Действительно знаете, Мариса? Или это просто вопрос, кто кого?
— Думаю, что нет, — честно созналась она. Он откинул голову и засмеялся.
— Мариса, вы замечательная юная леди.
— Настолько замечательная, чтобы поцеловать?
— О да, конечно. — Наклоняясь, чтобы ее поцеловать, он все еще посмеивался.
Он собирался только чуть поцеловать ее, чтобы стереть память о другом поцелуе, но это была напрасная надежда. От вкуса ее губ вся его решительность пропала. От ее прикосновения он снова почувствовал себя молодым-молодым, восторженным и полным надежды.
Его губы прижались к ее губам, и он почувствовал, как ее руки обвились вокруг него. Ему было тридцать шесть, и он жил по-монашески больше лет, чем хотел бы помнить. И теперь его тело откликалось энтузиазмом, о котором он и не подозревал. Уже много лет, как он погрузился в свою практику, в свои книги, и лишил себя удовольствий такого рода. Давным-давно он принял решение не жениться, чтобы не вынуждать какую-нибудь женщину страдать от приступов его болезни, появлявшихся и исчезавших без предупреждения. И еще он решил не позволять себе полюбить, чтобы не делать это решение еще болезненнее.
Но теперь он понял, что всегда любил Марису Ньютон, еще с того времени, когда она была маленьким чертенком, полным проказ, но не зловредным. Она была так полна жизни, так полна света, и смеха, радости. Он видел, как она росла и когда она стала прелестной молодой женщиной, он вынужден был признать в глубине себя существование тихой безответной любви. Страдая, он наблюдал ее возрастающий интерес к нему, как она старалась быть ближе к нему на вечеринках, как старалась затянуть разговор при встрече на улице, как теплели ее глаза, когда она смотрела на него.
Он пробовал убедить себя, что Мариса хотела только добавить его к списку неженатых мужчин, добивавшихся ее благоволения, но с неохотой должен был признать, что для такой игры она была слишком честной.
Все же он считал, что из увлечения ею ничего хорошего не выйдет. Он никогда не станет полностью здоровым, таким, какого заслуживала Мариса. Он думал, что не мог бы перенести вида ее лица, если заболеет, когда ей может потребоваться делать для него все, самые интимные вещи. При этих приступах у него часто бывали припадки бешенства, когда его охватывала черная ярость из прошлого. Однажды, когда Уиллоу за ним ухаживала, он, придя в сознание, заметил на ней синяки. Он так и не смог простить себе этого.
Но когда его и Марисы губы встретились, он не мог думать ни о чем, кроме сладости этого мгновения, кроме того, каким сильным, желанным и необходимым он себя чувствовал — не доктором, а мужчиной. Поцелуй стал крепче, и он познал грызущий голод, только отчасти утоляемый потоком тепла, распространявшимся от каждой точки контакта.
Она чуть приоткрыла рот, и его язык легонько стал играть с ее губами, потом продвинулся внутрь. Она прижалась ближе, и он почувствовал, как трепещет ее тело, тогда как его собственное в ответ напряглось и сжалось.
Его руки охватили ее, держа крепко, как будто боясь, что она исчезнет. Но потом годы самоконтроля взяли свое. Он замер, отпустил руки и отодвинулся, но одна ладонь поднялась и дотронулась до ее рта, сжавшегося от разочарования и неожиданности.
— Не уходите от меня, — сказала она.
— Я не хочу, — честно признался он. — Но иначе мы можем совершить такое, о чем потом оба будем жалеть.
— Вы меня любите, — обвинительным тоном произнесла она.
— Может, и люблю.
— Тогда почему…
— Милая Мариса, вам может казаться, что сейчас вы меня любите. Но что если вы должны будете заботиться обо мне, как мать о младенце?
— Я бы любила вас еще больше.
— Потому что вам было бы меня жаль. — До этого она никогда не слышала горечи в голосе Салливэна и вся сжалась.
— Нет, — возразила она, — никому бы в голову не пришло вас жалеть.
Ее ответ доставил бы ему удовольствие, если бы он мог ей поверить. Может быть, она сама в это верила, но он не мог.
— Милая Мариса, — повторил он. — Думаете, вы могли бы быть женой доктора?
— Я могу стать всем, чем захочу.
— Без большого ранчо? Без конюшни, полной лошадей? — Он немножко посмеивался над ней, и она почувствовала, что начинает злиться.
— Вы обо мне не слишком высокого мнения, да?
Насмешка мгновенно исчезла.
— Я о вас очень высокого мнения, Мариса. Если бы не это, я хоть сейчас женился бы на вас.
Она широко улыбнулась при этом признании.
— Правда?
Он кивнул.
— Отлично, значит, я должна сделать что-то, чтобы изменить это ваше хорошее мнение обо мне.
Она озорно улыбнулась и повернулась на каблуках.
— Мариса!
— До свиданья, Салливэн.
Салливэн смотрел на закрывшуюся дверь, раздумывая, что же, черт побери, она собиралась устроить на этот раз. Он готов был избить себя за некоторые вещи, которые он говорил, за признание в глупых чувствах. Но они слишком долго были заперты в нем и теперь попросту взорвались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115