Ею он и написал на подоконнике
номер отъехавшей машины.
Глава пятьдесят третья
КОНСПИРАЦИЯ - ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ
Для русского человека любое серьезное дело если оно не обмыто, то это вроде как бы и не дело. Тем более - приезд.
Подняв рюмку с прозрачной водкой, Топор так и сказал:
- Ну, дернули за приезд!
Хотя до этого точно такую же фразу говорил и Жора Прокудин, и Жанетка.
Просто в этот раз, прохрустев болгарскими солеными огурчиками, Топор впридых высказался:
- Не-е, Жорик... Зря мы менжуемся. Надо было сходу, как шмотки сбросили, лететь под Клин. Уже б давно "бабки" нашими были!
- Не спорь, Толик, - устало махнула рукой Жанетка. - Жорик умнее тебя. Он эту историю раскручивал, пусть до конца и доводит...
- Только б твой поэт не подвел, - обернулся к окну Жора Прокудин.
- Никакой он не мой! - огрызнулась Жанетка.
- Ну ладно... Не дуйся. Я в том смысле, что он сюда дорогу-то найдет?
- Не ребенок! Он в Москве учился. Город знает...
Троица сидела вокруг стола на кухне. А стол был не круглым, а прямоугольным, как и положено кухонным столам, крытым поверху льдистым пластиком, но только Жорику все-таки чудилось, что сидят они вокруг, как бы у костра, и красные молдавские помидоры, горкой возвышающиеся в вазе в центре стола, напоминали пламя костра.
- Это вы где снимались? - заметил Прокудин прикнопленную фотографию под полочкой.
- Я перед отъездом этой старой вешалке дусту под дверь подсыплю, самой себе пьяно сказала Жанетка.
- В Нью-Йорке сейчас уже светает, - пояснил пустой рюмке Топор.
- А ты откуда знаешь? - удивился Жора Прокудин. - Ты разве там был?
- Чего? - не понял, что у него спросила рюмка, Топор.
- Дусту! Побольше дусту!.. И дверь подожгу!
- Ну да, - перестал Жорик лезть с вопросами.
В застольях он всегда пьянел позже Жанетки и Топора. Та штукенция в организме, что отвечает за хмель в башке, заводилась у него как-то замедленно, будто проржавевшая пружина часов. Он не понимал фразы про первую рюмку, пошедшую колом. У него первых три-четыре шли колом. Потом что-то со скрежетом проворачивалось в голове, и мир начинал отделяться от него какой-то пленкой.
Сейчас он сидел трезвее трезвого, вяло жевал жесткий помидор и думал, что они зря поехали на квартиру к Жанетке. Во-первых, здесь было так же убого и неуютно, как у Топора или у него самого в Измайлове, во-вторых, Босс вполне мог обнаружить их и здесь, а в-третьих... Да, как они ни старались, как ни брели по лестнице, прислушиваясь к шумам подъезда, а на площадки их все-таки встретила старушенция с пустым ведром.. А ведь явно видно было, что не от мусоропровода она шла с ним. Чистеньким, сухеньким оказалось ведро, когда мельком бросил он взгляд на донышко. Имитировала бабка вынос мусора. Явно имитировала.
Но и спускаться во двор смысла не было. Такси уехало. Старушенция их все равно засекла. И к тому же так после перелета ломило спину, и так муторно, зуболомно болела голова, точно чьи-то крепкие пальцы пытались ее открутить, но никак не могли пересилить шею.
И еще он уловил насмешливо-загадочный взгляд старушенции, брошенный из-под седеньких бровей. Жанетка, впрочем, ответила еще
более вызывающим взглядом и так хлопнула дверью, что штукатурка осыпалась на кафель лестничной площадки...
- Еще можно ей позвонить и, когда она откроет на цепочку, вбросить мышь, - придумала Жанетка. - А-а, каково?
- Далась тебе эта бабка! - не поддержал ее Жора Прокудин.
- Бабки, бабочки, бабулечки, - скорее о "бабках" как о деньгах, чем о бабках как людях, проскороговорил Топор. - Почему же приемник не врубился. Когда мы вошли и дверь того... захлопнули?
- Да ты его в спешке, как сваливали, не включил, - решила Жанетка.
- Нет, увк... увк... включил!
- Нет, не включил!
Звонок в дверь оборвал разгорающуюся перепалку.
- Я сама, - первой сорвалась с места Жанетка.
И уже от двери, от паршивого мутного глазка прокричала:
- Это Беник!
- Козел он, а не Беник, - громко отрыгнул Топор.
- Не суетись, - опустил ему ладонь на плечо Жора Прокудин. - Он все равно не в команде. Попользуемся и ноги об него вытрем...
- Вот это по-нашему, братан!
На кухню под экскортом раскрасневшейся Жанетки прошаркал долговязый бомж в дырявом клетчатом пиджаке и с намертво слипшимися, торчком стоящими волосами. Под левым глазом синел густой фингал, а шея была такой грязной, будто она состояла не из кожи, мяса и позвонков, а из подмосковной глинистой земли.
- Нашел! - гордо объявил бомж и улыбнулся.
Только после этого он превратился в поэта Бенедиктинова. В бледного измученного стихоплета с горящими глазами.
- Умойся, - предложила Жанетка. - Да хоть здесь, на кухне...
Властным нажатием ладонью на его затылок она заставила поэта согнуться над раковиной и как собственного ребенка стала его умывать. Бенедиктинов фыркал и стонал. Гуашь из как бы синяка стекала синими струйками, краска для волос с шеи смываться не хотела.
- Чего ты нашел-то? - первым не сдержался Топор.
Он не был инициатором этой маскировки под бомжа. Сделать из Бенедиктинова чучело и послать его в разведку мог только Жора Прокудин. Топору не терпелось самому вышибить двери сарая и вывезти мешки с деньгами. Правда, он плохо представлял на чем же он будет их вывозить и поэтому в его воображении мешки вывозились как бы сами собой. По воздуху. Они летели низенько-низенько, в полуметре над землей, и пачки денег внутри них поскрипывали, как кожаные сидения в "мерседесе".
- Слышь!.. Так чего нашел?!
- Ф-фух!.. Ф-фых! - ладошками попытался стереть с лица воду Бенедиктинов, но ладошки - не самый лучший предмет для этого. Впитывать капли они не умеют.
Оттого на лице выпрямившегося поэта лаком блеснула вода, а тонкие синие полосочки от гуаши на шее лежали героическими шрамами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139