! Я покажу вам, уродам недоношеным, как красть! Я вам задницу на фашистские знаки разорву! Глаз на пятку натяну и моргать заставлю! Ноги повыдергиваю! И спички вставлю, чтоб было на чем в туалет ходить! С-суки позорные!
Гаишный "шевроле" он заметил слишком поздно. Возле него стоял длинный капитан и ленивым взмахом руки останавливал редкие иномарки. Сбор "урожая" у него пришелся на ночную пору.
Рыкова останавливали частенько. Чистенький вид его трехсотого "мерса" всегда привлекал внимание ребят с жезлами. И каждый раз он мягко притормаживал, выслушивал глупые вопросы гаишника, отдавал ему права с аккуратно вложенным в них полтинником, получал права назад уже без полтинника и с полным безразличием в душе к стражам дорожного порядка уезжал по своим делам.
Сегодня Рыков не хотел делиться. Капитан, стоящий возле "шевроле", показался ему еще одним членом банды, обокравшей его на двести тысяч долларов с лишком. Отдавать ему еще и полтинник, а скорее всего, и больше за превышение скорости он не хотел.
- Пошел в задницу! - сквозь лобовое стекло проорал Рыков и на взмах руки не отреагировал.
"Шевроле" в погоню не сорвался, но когда Рыков попытался свернуть вправо, именно оттуда на него волком вылетел гаишный "форд" и мегафонным голосом приказал остановиться. Рыков ощутил себя рыбешкой, попавшейся в сети. Злость вспыхнула с новой силой. В уже еле тлеющий огонек словно бы плеснули бензина. И он почувствовал, как ожгло его это пламя, как сдавило с силой виски.
- Да пошли вы, твари! - заорал он и бросил машину влево, в проулок.
В зеркале заднего вида тут же возник капот бело-синего "форда". Что-то прежнее, вроде бы прочно прижившееся к душе Рыкова, потребовало: остановись, дай гаишникам насладиться штрафом, но его тут же заглушил другой голос: ты же пьян, они отберут и права, и машину. Руки повернули руль влево, на выезд из проулка. Второй голос оказался сильнее. Он подчинился ему.
"Мерс" вылетел на набережную Москвы-реки. Даже в час ночи здесь было немало машин, и Рыкову пришлось выписать змейку вокруг двух "жигулей"-тихоходок, чтобы хоть немного оторваться от "форда". Мегафонный голос орал и матюгался, но Рыков и слышал его, и не слышал. Зрение сейчас было главнее ушей. Он как бы весь превратился в огромные жадные глаза, и даже кошачье шевеление усов, его пушистых рыжих усов, ощущалось шевелением ресниц под огромными, жадно вбирающими в себя серый асфальт глазищами.
Милицейский "уазик" он заметил еще издалека, но когда этот же "уазик" пересек двойную сплошную линию и пошел на него влоб, ноги Рыкова сами вспомнили о своем существовании. Впервые за эту чумовую гонку он перенес ступню с педали газа на тормоз, и "мерс", тоже, видимо, уже и забывший о тормозах, тупо дернулся, пошел боком и со всего хода хряснулся правым бортом в столетний ствол липы.
Мутным, дергающимся взглядом Рыков посмотрел на дверь "мерса", приехавшую прямо к его правому плечу, и с натугой, комом, проглотил ужас.
- Со... со... сорок тыщ дол... ларов, - сухими губами оценил он новую потерю и тут же вздрогнул от рева мегафона.
Скользя пальцами по дверце, он все-таки нащупал рычажок. Дверь поддалась легко, будто машине и вправду надоел этот пьяный дурак, и выпустила его на улицу.
Речная свежесть обожгла лицо, на секунду вернула трезвость, и этой короткой, вспышечной секунды Рыкову хватило на то, чтобы обернуться и увидеть разворачивающийся между деревьями "форд". Страх бросил его к черным скалам зданий. Спотыкаясь и хрипя, Рыков добежал до пыльных колючих кустов, упал прямо в них, проломив их грудью, а в голове скороговоркой пульсировало: "Дай! Дай! Дай!" Он сжал ладонями уши, но слова просачивались и сквозь пальцы. Только звук получался каким-то писклявым, будто теперь у него клянчил деньги ребенок.
Рывком он отпустил ладони и сразу понял, что стонет "Дай! Дай! Дай!" гаишная мигалка на "форде". Обернувшись и отодвинув ветку, он четко, будто днем, увидел облитый огнем фар свой изувеченный "мерседес", увидел людей в бледно-синей милицейской форме, увидел зевак, вылезающих из останавливающихся на набережной легковушек, и вдруг перестал ощущать себя рыбой, пойманной в сети. Он вспомнил, то он - Рыков, что у него есть крупная фирма, что он не последний человек на земле, и это чувство собственной значимости подняло его с повлажневшей травы. Да, он угробил трехсотый "мерс", но это был его собственный "мерс", да, он был пьян, но пусть уж накажут за пьянство, отберут права, чем станут стыдить завтра, как мальчишку, который нашкодил да убежал.
Рыков зло, но зло к самому себе, отряхнул брюки, пиджак и уже хотел повторно проломить кусты грудью, но то прежнее, что превратило его во время безумной гонки в глаза, неожиданно окаменило его.
- Твою мать! - только сейчас заметил он.
На "мерсе" красовались номера чужой машины. Сам того не желая, он угнал ее от ресторана. Ноги уже не хотели идти к разбитому лимузину. Он не ощущал их.
Пиликание "сотовика" в кармане пиджака шибануло его в пот.
- А!.. Кто?!. Чего?! - прохрипел он в трубку.
- Это я, Барташевский, - мягко ответила она.
- Ты это... чего?
- Я тут вечером был занят. Не успел доложить. А тут вспомнил. Я кресло тебе заказал. Завтра привезут. Максимальная ширина. Шире уже не бывает. Шире - только диваны...
- Ну ты это... А если я сплю?.. Чего ты звонишь?
- Ты - спишь?
Раньше двух-трех ночи Рыков редко заявлялся домой. В вопросе Барташевского сквозили и удивление, и любопытство.
- Ну не сплю я!.. Так что, надо про всякую ерунду звонить!
- Я хотел узнать, как банкиры...
От упоминания о них Рыков проскрипел зубами. Мигалок вокруг вросшего в дерево "мерса" становилось все больше, и от их воплей "Дай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139