Но теперь, когда он слушал эти четыре песни, не видя ни переполненного зала, ни белых перьев Эльжбеты, когда перед глазами у него была лишь темная, сырая и низкая комната со скудной мебелью и Гелена, которая хлопотала, согнувшись, у низкого коричневого буфета с резными колонками,— образ этот никак не воплощался. До слуха его долетали непонятные и бессвязные, как ему казалось, звуки и слова, отчетливо произносимые Эльжбетой, но слова, которые говорили о чем-то чуждом ему и неинтересном, а если и называли вещи знакомые (например, флейту), то в таких сочетаниях, которые казались Яжине по меньшей мере несуразными.
Когда отзвучало последнее, чистое и высокое ля бемоль, как будто заключившее в себе переживания сидящих в зале, и раздались аплодисменты — этот несогласованный, глупый и необъяснимый шум,— старый Яшина распутал провода и, откладывая черные раковины наушников, огляделся, как будто желая увериться, что ничего здесь, в Ловиче, не изменилось. Потом прикрыл глаза и откинулся в кресле. Когда он поднял веки, перед ним стояла Гелена.
— Ну и что? — спросила она, подбоченясь. Яжина отвел взгляд.
— Да ничего... Не знаю.
— Ну как там наш пан Эдгар?
Произнесла она это с такой горечью, как будто в вопросе заключался совсем иной смысл, и, не дождавшись ответа, вновь направилась к шкафу. Яжина посмотрел в ее сторону со страдальческим видом.
— Если бы тут был Рысек...— прошептал он.
— Ну и что было бы? — спросила Гелена, которая, видимо, напряженно ждала, что он скажет, потому что издалека расслышала этот шепот.
— Если бы тут был Рысек,— повторил органист несколько громче,— то, может быть, он объяснил бы мне...
— А так ты не понимаешь?
— Не понимаю,— беспомощно заключил старый Яжина. Гелена направилась было к кухне, но остановилась.
— А что тут понимать? — словно про себя сказала она.— Всякая музыка одинакова, немного шуму — и все... И говорить не о чем.
— Не чувствуешь ты,— вздохнул Яжина.
— А что мне чувствовать? Господская это забава. Делать пану Эдгару нечего, вот и пишет всякое этакое, а люди слушают... А чего ради это слушать? Чего ради об этом говорить? Чтобы ему деньгами карман набивать? У него же их не густо.
— Откуда ты знаешь?
— Стало быть, знаю...— раздраженно отмахнулась Гелена.— И та тоже, раскатывает по Лондонам, по Америкам, а сама такая же шлюшка, как и все...
— Геля, побойся бога! — слабо отбивался Яжина.
— А что?! Будто я не знаю? Пан Эдгар рассказывал, что она за богатого еврея замуж вышла ради денег.
— Ничего ты в их делах не понимаешь, а плетешь! — вскипел наконец органист.
— Ясно, не понимаю. Где уж мне до этих господ! — огрызнулась Гелена, стоя посреди комнаты и размахивая тряпкой. Казалось, голова ее достает до потолка.— Не про меня это. И еще скажу, не про нас вся эта их музыка. И хорошо, что Рысек умер, потому как он тоже для этого дела неподходящий был...
— Ужасный у тебя язык, Геля.
— Все равно замучили бы его рано или поздно. Ты же помнишь, как он всегда говорил... Неужто не помнишь? «А Ловичу от этого что? Я хочу, чтобы это была музыка для Ловича».— Гелена засмеялась.— Только ошибался он/ для Ловича никакой музыки нет.
Старый органист сложил руки.
— Сама каждое воскресенье ее слушаешь. Мессу Монюшко поем.
— Да, да. Бабы голосят: «Мы бога славим, мы бога славим...» Это, что ли, музыка?
Гелена сделала несколько шагов к двери, остановилась, повернулась к отцу и, грозя пальцем, повторила с затаенной страстью в голосе:
— Нет для Ловича музыки!
Очевидно, в ее понимании это значило: «Нет для Ловича счастья».
Какое-то время старый Яжина сидел, понурив голову, потом спрятал лицо в ладонях. Нет больше Рысека, лежит там, возле стены, только кости от него остались. Интересно, как он, горб-то, выглядит у скелета?
Все помнит он, точно вчера это было. Рысек, потный весь, лежал в алькове и выглядел так, будто его из гроба вынули. Приехал па автомобиле Эдгар, быстро вошел в его комнату, слегка волоча ногу, и наткнулся на Гелену, которая стояла у стола. «К мертвым так приезжаете,— сказала она,— а живые вам не нужны». Эдгар прошел прямо к алькову и сел возле кровати. Рысек был в сознании и улыбнулся ему. Только уж ничего не говорил... Эдгар взял его за руку...
Старый Яжина встал и подошел к роялю. Над роялем в узкой золоченой рамке висела фотография Рысека в костюме для первого причастия. Более поздней фотографии внука у него не было. Фотография была скверная, черты расплывчатые, лицо фиолетового оттенка смазано, отчетливо видны только широко раскрытые глаза мальчика и большой белый бант над локтем.
— Ничего от тебя не осталось, ничего, ничего,— прошамкал старый органист.— А то бы ты мне объяснил... Я ведь ничего не понимаю...
Дрожащими руками принялся он рыться в груде нотной бумаги, оставшейся на рояле после Рысека. Из бумаг выпал портрет Эдгара Шиллера — вырезка из какого-то заграничного журнала. Эдгар сидел в несколько манерной позе с папиросой в руке, подстриженные усики придавали красивому лицу фатоватое выражение. Уставясь на эту вырезку, Яжина твердил, точно пьяный:
— Видит бог, пан Эдгар, не понимаю!
Вошла Гелена. Увидела, что отец держит что-то в руке, и заглянула ему через плечо.
— Ну и ну! Откуда такое взялось? Сколько раз я перебирала эти бумаги и не видала...
Она взяла у отца портрет и поднесла к лампе, вглядываясь в него с каким-то насмешливым и вместе с тем как будто слегка смягчившимся выражением лица.
— Ишь ты, какой франтик. А похож!
— Ты трогала ото? — спросил обеспокоенный органист.
— А что, брала там какую-то бумагу,— ответила она небрежно, не отрывая глаз от вырезки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213