ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Но сегодня я заметила, когда они вышли на сцену, что наши дети тоже постарели. Очень постарели.
— Дети? — спросил Шиллер, не отрывая глаз от нот и тихо напевая мелодию.— А как же иначе! Они уже давно перестали быть детьми...
— Для нас они никогда не перестанут быть детьми.
— Это только так кажется. Иногда в конце лета в кустах находят пустые, заброшенные гнезда... покинутые гнезда. А птенцы упорхнули.
И, отстранив ноты, он взглянул на жену открыто.
— Ну что ж,— Паулина сразу поняла, что он имел в виду,— но для родителей дети всегда остаются детьми. И очень странно, когда замечаешь, что твои собственные дети стареют. Они были для нас детьми. А теперь стоят лицом к лицу со старостью. Мы - то еще помним их в передничках, в гимназических мундирчиках. И вот сегодня я увидела, что у Эльжуни уже седые волосы; издалека, правда, их еще не видно, но когда она причесывается...
— Что ты говоришь? — невольно удивился старый Шиллер.— Седые волосы? Ты так рано не седела.
— Еще раньше.
— Неужели? А сколько же ей сейчас лет, нашей Элжбетке? Постой, постой... Когда она родилась?
— Представь себе,— медленно начала Паулина, глядя на лампу,— представь себе, через месяц ей будет сорок пять лет... Мы забываем о времени, потому что у нас нет внуков. А вот у Михаси их много. Ты же видел Олиных сыновей. Уже большие мальчики. Как все растет.
— Как все растет,— повторил вдруг спокойно Шиллер,— как все изменяется. Ты знаешь, я еще мальчишкой не любил находить такие гнезда, такие вот опустевшие гнезда.
На этот раз вспылила Паулина:)
— Да что ты заладил об этих гнездах. Ну вылетели и вылетели. Вспомни, как давно вылетели. Пора бы тебе привыкнуть.
— А что? Разве я не привык? Вошла Казя с чаем и бутербродами.
— Вы, наверно, голодные,— сказала она, ставя поднос на столик.— От переживаний даже не обедали.
— Мы обедали у Эдгара. В «Бристоле»,— сказала Паулина.
— Ну, какие у вас впечатления от концерта? — спросила Казя и села на стул, словно приготовилась выслушать долгий рассказ.
Супруги неуверенно переглянулись.
— Конечно, нам очень понравилось,— сказала наконец Паулина поспешно, как будто хотела сгладить впечатление неуверенности.— Эльжуня так великолепно выглядела и чудесно пела. И песни Эдгара так трогают!
— Ужасно жалко, что мой Рудольф не мог послушать. В этом году он кончает консерваторию, но горы для него, кажется, еще большая страсть, чем музыка.
Паулина улыбнулась. Она знала, что у младшего сына Казн есть еще одна страсть, посильнее гор и музыки.
— Я вынужден признать, что мне довольно чуждо все, что сочиняет Эдгар,— спокойно и размеренно сказал Шиллер.— Экзотика. И как-то странно все это звучит. Конечно, я знаю, что родителям порой трудно понять детей. Но...
Казя возмутилась.
— Да что ты говоришь, Людвик! Я своих детей прекрасно понимаю, а вы же знаете, что каждый из моих сыновей выбрал свою стезю в искусстве.
Паулина улыбнулась.
— А это у тебя, часом, не самообман, Казя?
— Какой еще самообман?
— Ну, будто ты понимаешь своих детей. В конце концов, дети — это дети, и хочется, чтобы они навсегда оставались детьми., А они растут, взрослеют, даже стареют...
— Даже стареют,— повторил Шиллер.
— И все это происходит как-то помимо нас. В какой-то определенный момент жизни мы становимся «стариками родителями» и уже не имеем никакого влияния на детей — даже начинаем им мешать...
— Мешать? Что ты говоришь, Паулина! — совершенно искренне и без всякой тревоги возразила Казя.— Мы всегда им нужны.
— Ну да? — отозвался Шиллер.— Никогда еще я не чувствовал так, как сегодня, что я не нужен моим детям. К счастью, у меня своя жизнь, свой сахарный завод, своя работа... А не будь этого? Ни Эдгар не нуждается во мне, когда сочиняет свою «Шехерезаду», ни Эльжбета, когда ее исполняет.
— Еще чаю? — спросила Казя.
— А знаешь, Казя, с удовольствием,— сказала Паулина.— Может быть, я сама принесу?
— Ну зачем же! Вы гости. Я так вам рада.— И хозяйка, забрав обе чашки, вышла на кухню.
— Лучше не говори таких вещей посторонним,— начала Паулина, закуривая новую папиросу.— Вот и Оле ты в филармонии наговорил бог весть что.
— Ты права, Паулина,— спокойно согласился Шиллер,— но мне так больно.
— Ох, в конце концов...— Паулина не договорила.
Шиллер вновь взялся за те же ноты. Глаза его казались особенно большими и сверкающими из-за выпуклых стекол очков. Перебрасывая страницы альбома, он вновь что-то замурлыкал себе под нос.
— Что ты там смотришь? — спросила без особого любопытства жена.
— Квартеты Бетховена в четыре руки.
— В четыре руки? Те же, что были у нас?
— Кажется. То же самое издание.
— Покажи.
Шиллер подал ей тетрадь.
— Ага,— подтвердила Паулина.— Помнишь, как мы их играли?
— Конечно,— слегка изменившимся голосом сказал Шиллер.
— О, видишь, квартет фа мажор и этот... до мажор. Помнишь, это анданте?
Шиллер в ответ чуть громче напел первую фразу анданте.
Паулина раскрыла рояль, подняла пюпитр и, поставив на него ноты, одним пальцем проиграла фразу, которую только что напевал муж.
— Ох, как много мне это напоминает,— сказала она, отходя от инструмента.
— Да? — отозвался еще более мягким голосом Шиллер.
— Я была тогда в положении. Ждала Эдгара.
— Вот-вот. Может быть, это мы и наделили его музыкальным даром.
— Вряд ли. Это анданте — просто скорбное смирение...
— Как раз для сегодняшнего вечера,— вновь с сухой иронией произнес старый Шиллер.
— Слушай, Людвик, давай сыграем,— предложила Паулина.
— Давай, если хочешь,— согласился муж.
Они сели за рояль — Паулина в басах, а он в верхнем регистре, как играли когда-то,— и начали andante con moto quasi allegretto.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
— Дети? — спросил Шиллер, не отрывая глаз от нот и тихо напевая мелодию.— А как же иначе! Они уже давно перестали быть детьми...
— Для нас они никогда не перестанут быть детьми.
— Это только так кажется. Иногда в конце лета в кустах находят пустые, заброшенные гнезда... покинутые гнезда. А птенцы упорхнули.
И, отстранив ноты, он взглянул на жену открыто.
— Ну что ж,— Паулина сразу поняла, что он имел в виду,— но для родителей дети всегда остаются детьми. И очень странно, когда замечаешь, что твои собственные дети стареют. Они были для нас детьми. А теперь стоят лицом к лицу со старостью. Мы - то еще помним их в передничках, в гимназических мундирчиках. И вот сегодня я увидела, что у Эльжуни уже седые волосы; издалека, правда, их еще не видно, но когда она причесывается...
— Что ты говоришь? — невольно удивился старый Шиллер.— Седые волосы? Ты так рано не седела.
— Еще раньше.
— Неужели? А сколько же ей сейчас лет, нашей Элжбетке? Постой, постой... Когда она родилась?
— Представь себе,— медленно начала Паулина, глядя на лампу,— представь себе, через месяц ей будет сорок пять лет... Мы забываем о времени, потому что у нас нет внуков. А вот у Михаси их много. Ты же видел Олиных сыновей. Уже большие мальчики. Как все растет.
— Как все растет,— повторил вдруг спокойно Шиллер,— как все изменяется. Ты знаешь, я еще мальчишкой не любил находить такие гнезда, такие вот опустевшие гнезда.
На этот раз вспылила Паулина:)
— Да что ты заладил об этих гнездах. Ну вылетели и вылетели. Вспомни, как давно вылетели. Пора бы тебе привыкнуть.
— А что? Разве я не привык? Вошла Казя с чаем и бутербродами.
— Вы, наверно, голодные,— сказала она, ставя поднос на столик.— От переживаний даже не обедали.
— Мы обедали у Эдгара. В «Бристоле»,— сказала Паулина.
— Ну, какие у вас впечатления от концерта? — спросила Казя и села на стул, словно приготовилась выслушать долгий рассказ.
Супруги неуверенно переглянулись.
— Конечно, нам очень понравилось,— сказала наконец Паулина поспешно, как будто хотела сгладить впечатление неуверенности.— Эльжуня так великолепно выглядела и чудесно пела. И песни Эдгара так трогают!
— Ужасно жалко, что мой Рудольф не мог послушать. В этом году он кончает консерваторию, но горы для него, кажется, еще большая страсть, чем музыка.
Паулина улыбнулась. Она знала, что у младшего сына Казн есть еще одна страсть, посильнее гор и музыки.
— Я вынужден признать, что мне довольно чуждо все, что сочиняет Эдгар,— спокойно и размеренно сказал Шиллер.— Экзотика. И как-то странно все это звучит. Конечно, я знаю, что родителям порой трудно понять детей. Но...
Казя возмутилась.
— Да что ты говоришь, Людвик! Я своих детей прекрасно понимаю, а вы же знаете, что каждый из моих сыновей выбрал свою стезю в искусстве.
Паулина улыбнулась.
— А это у тебя, часом, не самообман, Казя?
— Какой еще самообман?
— Ну, будто ты понимаешь своих детей. В конце концов, дети — это дети, и хочется, чтобы они навсегда оставались детьми., А они растут, взрослеют, даже стареют...
— Даже стареют,— повторил Шиллер.
— И все это происходит как-то помимо нас. В какой-то определенный момент жизни мы становимся «стариками родителями» и уже не имеем никакого влияния на детей — даже начинаем им мешать...
— Мешать? Что ты говоришь, Паулина! — совершенно искренне и без всякой тревоги возразила Казя.— Мы всегда им нужны.
— Ну да? — отозвался Шиллер.— Никогда еще я не чувствовал так, как сегодня, что я не нужен моим детям. К счастью, у меня своя жизнь, свой сахарный завод, своя работа... А не будь этого? Ни Эдгар не нуждается во мне, когда сочиняет свою «Шехерезаду», ни Эльжбета, когда ее исполняет.
— Еще чаю? — спросила Казя.
— А знаешь, Казя, с удовольствием,— сказала Паулина.— Может быть, я сама принесу?
— Ну зачем же! Вы гости. Я так вам рада.— И хозяйка, забрав обе чашки, вышла на кухню.
— Лучше не говори таких вещей посторонним,— начала Паулина, закуривая новую папиросу.— Вот и Оле ты в филармонии наговорил бог весть что.
— Ты права, Паулина,— спокойно согласился Шиллер,— но мне так больно.
— Ох, в конце концов...— Паулина не договорила.
Шиллер вновь взялся за те же ноты. Глаза его казались особенно большими и сверкающими из-за выпуклых стекол очков. Перебрасывая страницы альбома, он вновь что-то замурлыкал себе под нос.
— Что ты там смотришь? — спросила без особого любопытства жена.
— Квартеты Бетховена в четыре руки.
— В четыре руки? Те же, что были у нас?
— Кажется. То же самое издание.
— Покажи.
Шиллер подал ей тетрадь.
— Ага,— подтвердила Паулина.— Помнишь, как мы их играли?
— Конечно,— слегка изменившимся голосом сказал Шиллер.
— О, видишь, квартет фа мажор и этот... до мажор. Помнишь, это анданте?
Шиллер в ответ чуть громче напел первую фразу анданте.
Паулина раскрыла рояль, подняла пюпитр и, поставив на него ноты, одним пальцем проиграла фразу, которую только что напевал муж.
— Ох, как много мне это напоминает,— сказала она, отходя от инструмента.
— Да? — отозвался еще более мягким голосом Шиллер.
— Я была тогда в положении. Ждала Эдгара.
— Вот-вот. Может быть, это мы и наделили его музыкальным даром.
— Вряд ли. Это анданте — просто скорбное смирение...
— Как раз для сегодняшнего вечера,— вновь с сухой иронией произнес старый Шиллер.
— Слушай, Людвик, давай сыграем,— предложила Паулина.
— Давай, если хочешь,— согласился муж.
Они сели за рояль — Паулина в басах, а он в верхнем регистре, как играли когда-то,— и начали andante con moto quasi allegretto.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213