Ч Простите за вторжение... В такой день... Примите, как говорится, соболезно
вания...
Жизни в ее лице не прибавилось, но она хрипло поинтересовалась:
Ч Ты кто такой?
Ч У нас с Владимиром Григорьевичем были кое-какие дела, Ч ответил я тум
анно.
И тут она вдруг разрыдалась. Теперь лицо ее перекосила отвратительная гр
имаса, она плакала громко и зло, слезы текли по щекам пополам с тушью и пуд
рой.
Ч Дела-а-а, Ч захлебывалась она плачем и дымом. Ч Со всеми у Ступы были д
ела-а-а!... А у меня что? У меня-то что, а?!
Порыдав еще, она так же внезапно успокоилась. Загасила окурок в остатках
салата. Утерла лицо рукавом пеньюара, оставив на том и другом грязные раз
воды, после чего безразлично сообщила:
Ч Все дела теперь у Рикошета. Иди к Рикошету.
Я стоял, судорожно прикидывая, как продолжить эту увлекательную беседу,
когда за моей спиной раздались грузные шаги. Обернувшись, я увидел перед
собой весьма неприятную морду. Кирпича эта морда не просила Ч она сама б
ыла словно кирпич: обожженная до красноты и такая же твердая. Взгляд был х
олодный и тяжелый, как ломик. Практически без посредства шеи морда крепи
лась на широких покатых плечах, цереходящих в мощный торс штангиста-тяж
еловеса. Глядя сквозь меня на девицу в пеньюаре, кирпичный поинтересовал
ся:
Ч Что за фраер?
Ч Откуда я знаю? Ч дернула она плечами. Ч Пришел, про Ступу что-то болта
ет. Я говорю, иди к Рикошету. Рикошет теперь главный.
Ч Больше ничего не спрашивал?
Ч Больше ничего, Ч лицо ее снова стало пустым и бессмысленным.
Я наконец собрался с мыслями и даже открыл рот, но произнести ничего не ус
пел. Кирпичный нанес мне короткий удар в солнечное сплетение, я задохнул
ся, глаза полезли у меня из орбит, а потом в них потемнело, и я нырнул в эту т
емноту, как в ночную реку.
Вероятно, я пролежал на полу без сознания совсем недолго, потому что кирп
ичный только заканчивал изучать содержимое моих карманов и как раз расс
матривал удостоверение с надписью «ПРЕССА», бормоча:
Ч Вот еще крысу принесло на нашу голову...
Потом он небрежно сунул редакционную книжечку обратно мне в карман, легк
о приподнял меня за шкирку, проволок по коридору и выставил на площадку. Т
ам он взял меня за плечи, повернул лицом к себе, сказав проникновенно и мяг
ко, насколько может быть мягким кусок обжаренной в печке глины:
Ч Забудь, что ты здесь был. Понял?
В голове у меня все еще кружилась черная карусель, ноги держали плохо, адс
ки болела грудь, а он стоял передо мной в хозяйской расслабленной позе, пр
авой рукой держась за входную ручку, левую положив на стальной косяк. Я не
ответил, тогда он переспросил еще раз, уже угрожающе:
Ч Понял или нет?!
И тут на меня нашло. Накатило такое дикое бешенство, такая кровавая пелен
а встала перед глазами, что забылись разом и грудь, и ноги, и черная карусе
ль.
Ч Понял, Ч сказал я, стиснув зубы, и со всей силы шарахнул плечом стальну
ю дверь.
Кирпичный не успел убрать пальцы с косяка. Это я знаю точно. Даже когда я б
ыл в самом низу, среди пустоглазых бессмысленных лебедей, его звериный н
еумолкающий рев все еще метался под готическими сводами подъезда. Тольк
о оказавшись в своей машине и дав газ с места в карьер, я в полной мере осоз
нал, что сдуру наделал. Можно было только догадываться, кем был при жизни н
еведомый пока Ступа, кто такой Рикошет и какую роль при них играла эта кир
пичная образина. Но хорошего ждать от этой компании мне теперь не следов
ало.

12
Неликвид

Как говорит мой друг Артем, минер ошибается дважды. Первый раз Ч когда по
дписывается на эту работу. Я подписался на эту работенку сто лет тому наз
ад, когда, глядя из сегодняшнего далека, мины были не страшнее елочных хло
пушек. Потом втянулся постепенно, а теперь вот выяснилось, что ничего дру
гого, кроме как складывать слова в предложения, не умею, переквалифициро
вываться поздно. Я ехал по нашему городу развивающегося капитализма, с г
рустным недоумением размышляя, до какой жизни дошел. Человек интеллиген
тной профессии, с верхним образованием, прочитавший столько книжек гума
нистически настроенных авторов, взял и прищемил железной дверью пальцы
другому человеческому существу. Пусть бандиту, пусть подонку, пусть в от
вет на его, мягко говоря, некорректное ко мне отношение...
Впрочем, рефлексировал я не слишком долго. Минут через десять, при поворо
те с Манежной на Тверскую, совесть моя постепенно успокоилась, придя к ко
мпромиссу. Я, конечно, сделал это без удовольствия. Но с наслаждением.
У меня оставались один телефон и два адреса. Заглянув в блокнот, я отметил
, что один из адресов у Белорусского вокзала, на Лесной, а другой буквально
в двух минутах езды оттуда, в Самотечном переулке. Это решило дело, и я, отл
ожив мысли о ледяной окрошке в прохладной редакционной столовой, решите
льно свернул с Тверской направо. Только бы не били больше по голове, думал
я, выбирая место для парковки напротив нужного мне дома. Все остальное Ч
пожалуйста.
На звонок первым выскочил огромный белоснежный Лабрадор; красивый ласк
овый теленок, подпрыгнув, лизнул меня в лицо, обнюхал и, не найдя, видимо, во
мне ничего достойного внимания, удалился.
Передо мной осталась стоять хозяйка, крошечная женщина с пучком седеющи
х волос, ростом ненамного выше своей собаки. Дюймовочка в бальзаковском
возрасте. Ее личико, мелкое, как пересохшая лужица, выражало минимум инте
реса к пришельцу, какой бывает разве что у глухонемых. Почему-то я не стал
прикидываться ни налоговым инспектором, ни агитатором из партии зелены
х, а сразу достал редакционное удостоверение и спросил, кем ей доводился
Сергей Сергеевич Цыпляев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94