– Сколько стоят эти ботинки?
– Не помню.
– Примерно.
Я пожимаю плечами:
– Сто фунтов.
Он с отвращением качает головой:
– Я бы не дал за них ни дерьма. Не успеешь пройти в этих хреновинах и двадцати миль, как они развалятся в хлам. – Все еще глядя на ботинки, он машет рукой бармену: – Эй, Фил, глянь-ка на эти ботинки.
Фил перегибается через стойку и пялится на мои ноги.
– Как вы их называете?
– Лоферы, – отвечаю я осторожно.
– Иди ты! – Оба смотрят друг на друга с недоверием. – Зачем носить ботинки с таким названием? – говорит Берт. – У тебя что, мозгов нет?
– Они итальянские, – отвечаю я, словно это меняет дело.
– Итальянские? А чем плохи английские? Ты что, ниггер?
– Нет.
– А чего носишь ниггерские ботинки? – Берт придвигается ко мне. Я чувствую запах печеных бобов. – Ты что, из господ в пиджаках?
– Что это значит?
– Никогда не снимаешь пиджака и не закатываешь рукава.
– Я работаю достаточно.
– Ты голосовал за лейбористов?
– Не думаю, что это ваше дело.
– Ты веришь в Деву Марию?
– Я агностик.
– Аг… что, черт возьми?
– Агностик.
– Боже правый! Ладно, последний шанс. Ты болеешь за великий «Ливерпуль»?
– Нет.
Он с отвращением вздыхает.
– Проваливай домой, твоя мамочка уже приготовила тебе сладкое.
Я смотрю в пространство между Бертом и барменом. С ливерпульцами есть одна проблема. Никогда не поймешь, шутят они или говорят серьезно, пока тебе в лицо не полетит стакан.
Берт подмигивает своему приятелю:
– Пусть купит мне выпить, но нечего ему тут рассиживаться. Пусть проваливает через пять минут.
Фил широко улыбается мне. Его уши увешаны серебряными кольцами и подвесками.
Столы в пабе составлены у стен, в центре оставлена площадка для танцев. Подростки все еще играют в пул. Единственная девушка среди них – явно несовершеннолетняя. Она одета в облегающие джинсы и топ, открывающий ее плоскую грудь. Мальчишки пытаются произвести на нее впечатление, но сразу видно, кто ее парень. Перекачанный на тренажерах, он похож на гнойный нарыв, который вот-вот прорвет.
Берт смотрит на пузырьки, поднимающиеся на поверхность его «Гиннесса». Проходят минуты. Я чувствую, как становлюсь все меньше и меньше. В конце концов он подносит стакан к губам, и его кадык начинает ходить вверх-вниз, когда он глотает.
– Я хотел спросить вас о Ленни Моргане. Я справлялся в депо. Мне сказали, что вы дружили.
Он не реагирует.
Я продолжаю попытки:
– Я знаю, что он умер при пожаре. Знаю, что вы с ним работали. Я просто хочу выяснить, что произошло.
Берт зажигает сигарету.
– Не понимаю, какое тебе до этого дело.
– Я психолог. У сына Ленни неприятности. Я пытаюсь помочь. – Услышав свои слова, я ощущаю укор совести. Разве я это собираюсь сделать? Помочь ему?
– Как его зовут?
– Бобби.
– Я помню этого пацана. Ленни приводил его в депо на праздники. Парень забирался повыше и подавал сигнал, чтобы водители выезжали. И что он натворил?
– Избил женщину. Ему скоро вынесут приговор.
Берт сардонически ухмыляется.
– Это случается. Спросите мою старуху. Я пару раз ей врезал, но она колотит меня посильнее. Наутро все забывается.
– Эта женщина сильно пострадала. Бобби вытащил ее из кеба и бил посреди улицы до потери сознания.
– Он с ней спал?
– Нет. Он ее не знал.
– И на чьей ты стороне?
– Я пытаюсь оценить его состояние.
– То есть ты хочешь, чтобы его заперли?
– Я хочу ему помочь.
Берт фыркает. Свет фар снаружи проплывает по стенам.
– Мне это все по барабану, сынок, но не понимаю, при чем тут Ленни. Он умер четырнадцать лет назад.
– Потеря отца могла стать для него большим ударом. Полагаю, это поможет кое-что объяснить.
Берт задумывается над моими словами. Я знаю, что он выбирает между голосом своих предрассудков и инстинктом. Ему не нравятся мои ботинки. Не нравится моя одежда. Ему не нравятся чужаки. Он готов зарычать и наброситься на меня, но ему нужен достаточный повод. Еще одна пинта «Гиннесса» решает дело.
– Знаешь, что я делаю каждое утро? – спрашивает Берт.
Я качаю головой.
– Час лежу в кровати, и моя спина так болит, что я даже не могу дотянуться до курева. Я смотрю в потолок и раздумываю, что буду сегодня делать. То же, что и всегда: встану, потащусь в ванную, потом в кухню, а после завтрака приплетусь сюда и сяду на эту табуретку. Знаешь, почему?
Я снова качаю головой:
– Потому что я открыл секрет мести. Переживи мерзавцев. Спляши на их могилах. Возьми Мегги Тэтчер. Она погубила рабочий класс в этой стране. Закрыла заводы, шахты и доки. Но теперь она где-то ржавеет – что твои корабли. Недавно у нее был удар. Неважно, эсминец ты или шлюпка, соль до тебя все равно доберется. И когда эта стерва сдохнет, я плюну на ее могилу.
Он осушает свой стакан, словно смывая изо рта дурной вкус. Я киваю бармену. Он наливает следующий.
– Бобби был похож на своего отца?
– Не-а. Паренек был похож на большой пудинг. В очках. Он обожал Ленни, таскался за ним, как щенок, бегал с поручениями и приносил чай. Когда Ленни приводил его сюда, пацан сидел снаружи и пил лимонад, пока Ленни пропускал пару пинт. Потом они ехали домой на велосипеде.
Берт воодушевляется:
– Ленни был моряком. У него все руки были в наколках. Он был не из болтунов, но уж если начинал говорить, то часами мог рассказывать истории о каждой из этих наколок. Ленни всем нравился. Люди произносили его имя с улыбкой. Он был таким добрым парнем. Иногда другие этим пользовались…
– Что вы имеете в виду?
– Возьмем его жену. Не помню ее имени. Она была какой-то ирландской продавщицей-католичкой с полными бедрами и чесоткой в одном месте. Я слышал, как люди болтали, что Ленни переспал с ней только раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111