Среди этих молодых людей находились будущий участковый уполномоченный Евстратов и будущий дикий человек Иван Голубятников. Евстратов был тот, что сосредоточенно гнал камушек, Голубятников – тот, что пиликал на гармошке.
Случилось так, что в районе их сразу же разделили: меньшую часть – шоферов и трактористов – посадили на машину и увезли на станцию, чтобы еще куда-то ехать, а бо?льшую, продержав дня два в райцентре и присоединив к ним еще человек триста, из которых много было пожилых, болтавшихся, как и они, на площади и военкоматовском дворе, под командой хмурого пожилого капитана пешим строем отправили бог весть куда. «В запасный полк», – сердито сказал капитан, когда кто-то из ребят полюбопытствовал, куда их ведут.
Война перетасовала на земельном пространстве всех людей; человек, покинувший свой родной дом, все время сказывался в местах незнакомых, но иногда случалось, что в непрерывном своем военном движении он вдруг с удивлением замечал, что месит ногами родную черноземную грязь, узнавал знакомые перелески и овражки и, наконец, свою родную деревню…
Триста человек, отправленных пешим строем из района, шагали по местам для них чужим, увиденным ими впервые, но двадцать садовских ребят сразу учуяли, что ведут их по направлению к только что покинутому ими дому. Действительно, их провели через все Садовое к речным лесистым холмам и там, обмундировав в довольно ветхую, бывшую в употреблении одежу, велели копать землянки, рубить подходящие деревья и устраивать помещения – как для себя и для начальства, так и для всяких служебных надобностей.
И вот они зажили на этом месте; пришлые, – радуясь тому, что это все ж таки хоть и плохо, да не война, а местные, в числе которых был и Иван, – тому, что родительские избы находились под боком и можно было иной раз словчить и переночевать не в сырой, смрадной землянке, а на жаркой, милой, с детства знакомой печке…
В течение лета и осени сюда приходило множество таких же, как и они, и не только молодых ребят, но и пожилых людей. С ними производили воинские учения; кто дольше тут оставался, кто меньше – однако всех помаленьку отправляли на фронт. В октябре дошла очередь и до Евстратова с Голубятниковым. Их переодели во все новое, выдали винтовки и увезли на станцию Поронь для дальнейшего следования.
К тому времени линия фронта установилась неподвижно возле областного города, и ехать пришлось недолго. Уже завиднелись черные столбы дыма над горящим разрушенным городом, когда на поезд, в котором ехали новобранцы, напали немецкие «юнкерсы». Начальство дало команду прыгать из вагонов и бежать подальше от насыпи, и все попрыгали и побежали. Вместе со всеми прыгнул и побежал Иван. Ничего не помня от страха, он бежал и бежал, а когда спохватился, то оказалось, что забежал так далеко, что уже ни города, ни железной дороги не было видно, и только лишь в той стороне, где они находились, все ухало и ухало что-то, и треск какой-то стоял, словно на морозе отрывали доску от забора…
«Что ж теперь делать? – подумал Иван. – Страшно ведь идти туда…» Мелькнула мысль – податься домой, но он вспомнил, что за дезертирство в военное время – верный расстрел. Выходило, что хоть вперед, хоть назад – все плохо, все – смерть…
А между тем сумерки сгустились, за ними осенняя ночь потянулась без конца, без краю… Кругом шумел лес, было жутко. Какое-то время Иван пребывал в нерешительности и даже шагов сто прошел туда, откуда слышались приглушенные расстоянием паровозные гудки; но вдруг остановился и, пробормотав: «А може, ничего не будя?» – бросил в кусты винтовку и повернул назад, в родные края.
Все это он рассказывал бессвязно, часто говоря «абы?й», что означало в тети Панином переводе «забыл». Видимо, в голове жалкого человека путались мысли, неясные воспоминания о том, что произошло на самом деле, причудливым образом перемешивались с увиденными снами, большей частью – страшными и бредовыми. На чей-то вопрос – как же он добрался до дома и его никто в прифронтовой местности не задержал, – он ответил: «А пу-и», то есть – на пузе. И было ли это правдой или когда-то привидевшимся сном, но только из рассказа его выходило, что в трудном своем и опасном пути от того места, где он очутился после бомбежки, и до материной хаты он днями затаивался, как зверь, где-нибудь в канаве, ямке, густой чаще кустов, а ночами не шел, боясь, что его заметят, а двигался ползком. Сколько времени продолжалось это его путешествие, он не помнил, но только долго, чуть ли не до самого снега. Когда он наконец постучался в дверь своей избы, мать ахнула, заплакала; причитая над ним, как над покойником, она сперва схоронила его в подполье, и он там обитал несколько дней, а она тем временем ночами ходила по селу, воровала кирпичи и помаленьку пристраивала на чердаке к печному борову ложную стенку, кирпичный карман, где он потом и пролежал без малого двадцать четыре года, лишь по ночам выползая наружу – в избу и во двор, чтобы немножко размяться, расправить занемевшие от долгого лежанья руки и ноги. Бабка Ганя носила ему на чердак пищу и убирала за ним, рассказывала про жизнь. Однажды она сказала, что с немцем замирились, что наши одержали верх, и тут он понял, что раз так, то сидеть ему в борове и сидеть вечно.
Так он и сидел долгие годы, пока не случилась та беда, которая выгнала его наружу: померла мать. И как-то так по его словам страшно, нехорошо выходило, что беда не столько в том была, что не стало у него единственного близкого, родного человека, а в том, что некому ему стало «кушать носить», – «ку?ха аси?», – глупо улыбаясь, промычал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195