Пятый . – Факт, становящийся в прямую связь со всем предыдущим: накануне убийства Извалова, то есть накануне ревизии, Малахин умоляет одолжить ему те шесть тысяч, которые Извалов собрал на покупку машины, и получает решительный отказ.
Шестой . – Через свояченицу – Е. В. Извалову – Малахин знает точно, что деньги спрятаны в спальне, в ящике комода.
Седьмой . – В ночь с 8-го на 9-е мая, то есть когда совершено убийство, Малахин уходит из дома. Где он был – никто из домашних не знает.
Восьмой . – Слова Изваловой: «За последние полгода он так изменился, сошел с лица, изнервничался…»
Девятый . – Строительство огромного дома в курортном городке. На какие шиши, позвольте спросить?
Следовательно?
Следовательно, шесть тысяч (самое малое!) – вот что нужно было Малахину для погашения тех недостач, которые грозили ему, если бы состоялась ревизия (она не состоялась почему-то), очень и очень длительным сроком тюремного заключения.
Следовательно?
Следовательно, ночью с 8-го на 9-е мая Малахин ездил в Садовое и там убил свояка с целью похитить у него нужные ему шесть тысяч. Другое дело, что денег он в известном ему месте не нашел, потому что, видимо, в последний момент они были довольно хитро перепрятаны Изваловым в пианино. Тут надо представить себе всю силу того разочарования, которое постигло убийцу: страшное преступление совершено впустую… Это надо понять!
Изнервничаешься, черт побери!
И, наконец, само поведение Малахина. Его настойчивые намеки на Авдохина, заявление в райотдел с претензией на недостаточно быстрое движение следствия и неумеренные восторги и благодарности после поимки несчастного Голубятникова. Что это значит? Первое – желание направить милицию по ложному пути, второе – радость по поводу окончания следствия, по поводу того, что случайно подвернувшийся полоумный дезертир, обвиняемый в убийстве Извалова, окончательно запутывает дело и спасает его, подлинного убийцу.
Итак, туман рассеялся, и все в деле с необыкновенной ясностью и точностью заняло свои места.
Но – дядя Петя? Костина (очень убедительная) версия убийства политического?
Давайте разберемся и с этим.
Максим Петрович поднялся с кровати, накинул пижаму, сел за стол и, достав чистый лист бумаги, начертал на нем следующее:


Кончив писать, Максим Петрович еще раз просмотрел оба столбца. На пункте восьмом он особенно сосредоточил свое внимание. Да, против Малахина были только бабьи сбивчивые россказни Евгении Васильевны и личные незначительные наблюдения. «Нервозность!» Максим Петрович покачал головой. Скажите пожалуйста – нервозность! Будешь нервозный с таким сокровищем, как малахинская благоверная, притча во языцех всего райцентра – по своей невоздержанности на язык, по своим легкомысленным, несмотря на ее сорок лет, любовным шашням! Видимо, все-таки дело Малахина-Бардадыма – дело исключительно торговых, райпотребовских махинаций, и к изваловскому убийству Бардадым не имеет никакого отношения. Дурацкий ночной сон до того опутал сознание, что, как говорится, ум за разум зашел…
Но ключ!.. Максим Петрович поежился, вспомнив, как двухголовый Бардадым-Малахин кинулся на него, замахнувшись двумя ключами. Такой железякой расколоть человеку черепушку – что кобелю муху проглотить, извините за выражение! Откуда мог взяться этот ключ с пометкой «С.Л.»? Каким образом попал он на изваловский двор? Ведь если предположить… тьфу, черт! Опять ерунда полезла в голову!
Максим Петрович взял карандаш и, сильно надавливая, кроша графитное острие, крест-накрест перечеркнул столбец, озаглавленный «Бардадым-Малахин».
Именно в эту самую минуту послышался шум подъехавшей машины, в окнах мелькнула голубая «Победа» и, пошаркав в сенях ногами о рогожку (у Щетининых насчет этого было престрого заведено), с громогласным «разрешите?», скрипя регланом и сапогами, оглушительно сморкаясь в клетчатый синий платок, в комнату ввалился Муратов. Уже по одному его озабоченному виду, по тому, как он шумно вошел, как небрежно пошаркал ногами о рогожку, Максим Петрович понял, что случилось нечто особенное, из ряда вон выходящее, заставившее начальника прийти в дневное, служебное время, к использованию которого он относился крайне щепетильно.
– Ну, брат, дела! – не здороваясь, прямо с порога, протрубил Муратов. – Твой подопечный прямо-таки землю носом роет!
– Какой подопечный? – удивился Максим Петрович, проворно прикрывая газетой расчерченный им лист бумаги. – Какие дела?
– А вот слушай. Представь себе, вчера вечером является Авдохин, пьян, конечно, лыка не вяжет, говорит: сажайте и всё! У меня, говорит, в колодце наш Продольный топор нашел!
– Позвольте, позвольте… какой топор? – остолбенел Щетинин.
– Какой! Тот самый, каким Извалова ухлопали… Доходит? Нет? Мы тут с тобой сидим, ничего не знаем, а этот твой питомец втихаря по колодцам лазит, топоры отыскивает! Что, думаю себе, за черт? Звоню в Садовое Евстратову, а он мне: «Давайте срочно машину, Поперечный убийцу задержал!» – «Какого убийцу?» – «Изваловского!» Нет, ты понимаешь, что творится? – Муратов яростно заскрежетал регланом, вытащил из кармана портсигар, хотел закурить, но удержался, сунул портсигар обратно. – Ты понимаешь? Чуть не полгода на пустом месте бьемся, намека даже на преступника не можем найти, а то вдруг такой урожай, отбою нет, словно грибы после дождика полезли… Одного на болоте поймали, другой сам прибежал, кричит: сажайте! Теперь этот, как его… Клушин! Представляешь? Этак твой Костя нас завалит убийцами… ей-богу завалит!
– Клушин где? – живо спросил Максим Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195