Его длинные пальцы двигались быстро и уверенно, словно у опытного хирурга. Прохладный утренний бриз ерошил его непокрытые волосы. Среди темных волос она вдруг заметила блеск серебра и почувствовала легкую тень удивления. Он седеет?! Ее это почему-то даже обрадовало, как будто могло уменьшить их разницу в возрасте.
Ей нестерпимо захотелось в свете занимающегося утра, ощущая темный, влажный запах земли, взять руку Гейба с засохшей на ней грязью и прижать к своей щеке.
Она заставила себя вернуться к дилемме, которая разрывала ее всю неделю.
– Одна моя часть хотела бы увидеться с ней… Но другая, боюсь, не способна ни на что другое, как только перегнуть ее через колено и отшлепать посильнее. Проблема заключается в том, что я знаю, которая из частей возьмет верх.
Он подмигнул.
– Не могла бы ты передать мне вон ту садовую лопатку?
Гейб начал копать торфянистую землю, выкорчевывая одну из прошлогодних жонкилий. Он отделил клубни-"детки" и вырыл отдельное углубление для каждого.
– Однако вот уже больше года я не видела Криса, – продолжала Корделия. – И на это Рождество он тоже не приедет. Он, наверное, вырастет до метра восьмидесяти прежде, чем я увижу его снова.
Она подумала о прошедших годах, о том времени, когда каждое лето Крис приезжал к ней погостить на недельку-другую. Но ему исполнилось десять, Грейс стала посылать его в летний лагерь, и больше она почти не видела внука. Она пыталась представить себе, каким он стал теперь, в свои тринадцать лет – еще выше, еще худее того долговязого юноши, которого она видела в прошлом году в это же время, но ее память осталась верна образу круглолицего малыша, который она любила больше всего. Он походил на свою мать, когда та была ребенком, задумчивой и впечатлительной девочкой, задающей вопросы вроде: "Бабушка, откуда берутся звезды?" и "Как так получается, что те розы не пахнут?" Она писала ему и звонила, но безжизненные письма, которые получает в ответ, всегда начинаются одинаково и разрывают ее сердце: "Дорогая бабушка, как ты поживаешь? Я живу хорошо…"
– Сын Грейс! – хмыкнул Гейб. – Трудно поверить, что у нее сын-подросток. Я помню Грейс этого же возраста – блестящую, как новая монетка. Она единственная из всех учеников понимала, почему Фолкнер достоин тех усилий, которые надо потратить, чтобы прочитать его вещи.
– Габриель, ты намеренно уводишь разговор в сторону.
Он посмотрел на нее, ладонью заслоняясь от солнечного света, пробивающегося сквозь вершины вишневых деревьев.
– Наверное, не мне судить, как тебе вести себя со своей дочерью. – Казалось, он погрузился в необъяснимую печаль. – Ты не все знаешь обо мне, Корделия.
Она почувствовала, как участился ее пульс, но попыталась говорить спокойно.
– Габриель, я не могу вообразить, что ты можешь рассказать о себе, что бы поразило меня.
Что-то темное блеснуло в мягком взгляде карих глаз Гейба, такого выражения она никогда прежде не видела.
– Ты думаешь, это все, на что я способен, – сажать тюльпаны и мульчировать почву для цветов? Безобидный чокнутый, не выдержавший гнета преподавательской работы?
– Я не имела в виду…
– Понимаешь, у меня есть дочь, – сказал он так тихо, что Корделия сначала засомневалась, правильно ли она расслышала его.
Но в следующий момент его откровение окатило ее, словно холодная океанская волна. Дочь? Но его бывшая жена… ну, конечно же, все знали, что Джозефина Росс была бесплодна! Однажды Гейб сам сказал ей, что это явилось одной из причин, почему их брак распался.
Ошибочно расценив ее реакцию, Гейб покачал головой.
– Это не то, что ты подумала, – я хранил супружескую верность. Это случилось задолго до того, как я встретился со своей женой. Когда мне было семнадцать, я сходил с ума по одной девчонке. Мы… короче, в конце концов, она забеременела. Я собирался жениться на ней, но ее родители решили отдать ребенка другим людям, которые бы удочерили ее… И в конце концов они осуществили задуманное.
– О, Гейб… – Корделия поднесла ко рту пахнущую торфом руку. – Ты знаешь, кто удочерил ее? Где она сейчас?
– Я провел в поисках десять лет, обыскал каждую деревушку в радиусе восьмисот километров от Атланты. – Он печально улыбнулся. – Вот почему я в результате обосновался здесь. И, возможно, это и подтолкнуло меня к учительствованию. Знаешь, в то время ей было четырнадцать. А теперь… Я часто спрашиваю себя, не прошло ли впустую все это время, что я потратил на ее поиски, не бежал ли я от себя? От того человека, кем на самом деле мне хотелось стать?
И в это мгновение Корделию вместе с солнцем, отражающимся в его глазах, озарило открытие: возможно, Гейб в каком-то смысле также принуждает ее найти самое себя – женщину, которой она была до того, как переехала сюда, обратно в Блессинг, прежде чем она стала такой уважаемой… степенной.
– Я… я рада, что ты рассказал мне об этом… Это было все, что она смогла произнести.
Печаль и сумрачность, прибавлявшие ему несколько лет, внезапно отступили, и он улыбнулся, представ в своем обычном обличье.
– Грейс и я доверили поздравительным открыткам то, что обязаны были обсудить с глазу на глаз… Но все же это лучше, чем ничего. – Она вздохнула. – Возможно, поэтому я так мучаюсь, принимая решение. Боюсь порвать ту тоненькую нить, что связывает нас с Грейс.
– А если ты не поедешь, что ты выиграешь?
То же самое, что я выиграю, не пригласив тебя на прием к Сисси, подумала она. Ничего!
Корделия вдруг ощутила, насколько безвкусен коричневый жакет, который она набросила поверх рабочей одежды, и вспомнила, что не подкрасила губы после завтрака.
Она схватилась за колючий сорняк, забыв, что не надела перчатки, и почувствовала сильный укол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150