Подошла к двери его комнаты и постучала.
– Что? – тихо отозвался он.
– Это я, Николаос. Разбудила тебя? Прости.
– Войди, – позвал он дружески. Я открыла дверь и вошла.
Он присел на застланной постели, где отдыхал, не раздевшись.
– Садись, – он протянул руку и улыбнулся. – Я слышал, слепые очень чутки, способны улавливать малейший звук, но я еще не успел приобрести все эти полезные свойства.
Мне стало больно, когда он сказал это.
– Не будем ни о чем таком говорить, Николаос. – Я присела на край постели. – Ты лучше подумай о там, как все странно складывается. Странно и хорошо. Я сразу поняла, что Ана полюбила тебя. Помнишь, ты рассказывал, какое впечатление производило на тебя изображение Святой Инессы… – я осеклась, невольно я снова напомнила ему о его слепоте.
– Да, теперь, когда живая Святая Инесса будет жить под моим кровом, я не буду видеть ее. Что-то странное, да? – В голосе его появились ноты беззащитности. Мне так хотелось ободрить его.
– Ты любишь эту девочку, хотя бы немного любишь? – спросила я.
– И снова странно, но мне трудно ответить на твой такой простой вопрос. Когда я в ту ночь говорил ему (он не мог выговорить имя Теодоро-Мигеля), что хочу жениться на ней, так надо было говорить. Надо было, чтобы спасти ее. Жениться на ком бы то ни было, тем более на этой девочке, – нет, у меня никогда не возникало подобных желаний. Можно ли сказать, что я люблю ее? Отношусь ли я к ней так же, как я отношусь к моему Чоки? О нет. Люблю ли я ее, как Чоки любит твою дочь? Нет. Но какие-то прежде неведомые мне чувства мягкости, нежности, теплой доброты – это и есть моя любовь к этой девочке.
– Как ты посвятишь ее в свои отношения с Чоки?
– Не думаю, что это будет трудно. Она любит меня.
– Как ты покорил ее сердце. А ведь эта девочка уже знала, что такое блестящая партия, знатность и благородное происхождение.
– Но никто прежде не рассказывал ей таких занимательных историй, – с некоторым лукавством заметил Николаос.
– И никто не рисковал ради нее своей жизнью, – серьезно докончила я.
Глава сто семьдесят третья
Я привела себя в порядок, велела заложить карету и отправилась во дворец Монтойя, к своему младшему сыну Карлосу.
Самые разные мысли одолевали меня. Я заметила, что мне неприятно вспоминать о своей любовной связи с королем, отцом моего мальчика. Тогдашняя я не нравилась мне нынешней. Неужели та тщеславная, грубо чувственная, с неразвитыми куцыми мыслями молодая женщина – это была я? И ведь я любила Карла II Английского. Но с тех пор я любила так много, так насыщенно, так трагически и странно, что та, давняя любовь уже казалась мне слишком простой и плоской.
Я воскрешала в памяти облик маленького моего сына, его смуглое лицо, черные глаза и волосы. Потом задумалась о дочери. Как я встречусь с ней, что она мне скажет? Встречи с Чоки я не боялась, он легко простит меня, забудет все плохое.
Карета подъехала к парадным воротам дворца Монтойя.
Анхелита встретила меня и сказала, что мой сын сейчас на конном дворе вместе с сыновьями Мигеля. Она уже хотела послать за ним слуг.
– Нет, не надо, – вдруг решила я. – Проводи меня к нему.
И снова я шла по коридорам и галереям дворца Монтойя. Но на этот раз я не волновалась, не изнывала от тревоги. Я почему-то была уверена, знала, что встреча с младшим сыном будет радостной и счастливой.
На конном дворе я увидела подростка, почти юношу, и двух мальчиков помладше. Они ездили верхом по широкой гладкой площадке в форме круга. Увидев Анхелиту, самый младший замахал рукой и радостно закричал: – Мама!
Все трое повернули коней и подъехали к нам, старшие спешились. Анхелита подошла к самому младшему. Он протянул к ней руки. Она крепко обняла его и подхватила на руки. Несколько минут она так и стояла, держа своего сына на руках и крепко прижимая его к груди. Я почувствовала, что она безумно любит его, и ей стоит немалого труда сдерживать свои материнские порывы, не баловать его чрезмерно, относиться ко всем детям одинаково внимательно и ласково.
Наконец Анхелита опустила мальчика на землю. Тотчас старший брат весело и дружески привлек его к себе.
– Вот, – сказала Анхелита, – это наши мальчики. Самый старший – Мигель, Ласаро – младший, а Карлос – средний.
Все получалось так просто и легко. Карлос посмотрел на меня открытым веселым взглядом.
– Я знаю, – сказал он, – вы моя мать. Здравствуйте. Пойдемте в дом.
Он и вправду оказался очень смуглым, черноволосым и черноглазым, совсем испанский мальчик. Он так дружески и бережно обращался со мной, что я едва не расплакалась. Не помню, как мы оказались в комнате вдвоем.
Он сидел напротив и смотрел на меня все так же дружески и открыто.
– Я знаю, вы мать Селии и моя. Я смущенно закивала.
– Вы будете жить с нами? – спросил он с каким-то дружелюбным любопытством.
– А как лучше? – задала я вопрос. Конечно, он не спросил, будет ли он жить со мной, такое ему и в голову не приходило.
– Живите с нами, – ответил он. Так просто!
– Я не могу, – так легко было мне говорить с этим мальчиком, – Я уеду в Америку. Ты хотел бы поехать со мной?
– Не знаю. Пожалуй, нет. В Америке мой отец? Меня насторожил этот вопрос.
– Ты что-то знаешь о своем отце? Тебе рассказывали?
– Нет. Совсем ничего. Селия что-то знает, но мне она ничего не говорила. Она считает себя слишком умной и взрослой для того, чтобы дружить со своими братьями. Но ведь этот мир все равно принадлежит мужчинам, не так ли? И мы еще свое возьмем! А об отце я ничего не знаю. Он в Америке?
– Нет, – я заговорила медленно, – его уже нет в живых.
– Кто был наш отец?
– У тебя и у Селии – разные отцы, – это я выговорила все же с некоторым усилием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144