Семья Чоки не будет нуждаться.
– Я не думаю о деньгах, – я опустила голову.
– Что же тогда? Происхождение? Кто отец твоей дочери? Прости за этот прямой вопрос…
– Нет, это разумный вопрос. Моя дочь рождена в законном браке, но отец ее вовсе не титулованная особа. Ее отец был крупным торговцем в Лондоне. По завещанию он оставил мне значительное состояние. Но с тех пор произошло много всего – война, революция. Я не знаю, что уцелело от этого состояния, в чьих оно руках. Да и не в этом, не в этом дело. Я знаю, что родители Чоки были просто рабами. Но кто в этом мире гарантирован от рабской доли, кто? Когда-то я сама была в руках пирата, сама чуть не стала рабыней. Неужели ты думаешь, будто меня после стольких лет тюрьмы может волновать происхождение Чоки… Или меня это волновало, когда мы были одни в камере, одни во всей Вселенной, когда он был для меня всем, когда он спас меня… Ах, совсем, совсем другое!..
– Ну что же тогда?
– Только не сердись, не упрекай меня в ханжестве! Все дело в твоих отношениях с ним. Прости.
– Это единственное препятствие? – тихо спросил он.
– В сущности, да. – Щекам моим сделалось жарко. – Конечно, Мигель считает тебя и Чоки проходимцами, но все это можно будет как-то уладить. И еще пойми. Я не стану мешать дочери, хотя многие матери упрекнули бы меня за это, но я верю в силу ее чувств. Но и ты пожалей меня…
– Она знает о наших отношениях? Ведь так?
– Да. Прости. Я ей сказала тогда ночью.
– Какое это произвело на нее впечатление?
– Кажется, никакого. По-моему, она даже не обратила внимания. Ее просто поразила моя жестокость. И она была права.
– Ты хочешь, чтобы я больше не виделся с ним? Он говорил без боли, но как-то испытующе.
– Упаси Бог! Только не это! Как можно разлучить вас! – воскликнула я.
– Тогда…
– О, только одно. Пойми, этого хочет для дочери каждая мать. Я хочу, чтобы моя дочь одна была в его сердце.
– Она и будет одна. Мои с ним отношения совсем другие.
– Но… – я осеклась и замолчала.
– Ты считаешь мои с ним отношения чем-то грязным?
– Нет, нет, Николаос. Грязно, это когда человека мучают, заставляют делать что-то против его воли. А ваши отношения добры и честны. И все равно… Все равно мне как-то не по себе при мысли о том, что моя дочь будет жить в вашем доме. Пойми и прости.
– А может быть, лучшее – это предоставить им все решить самим? Когда Чоки поправится.
– Ох! И сейчас ясно, как они решат!
– Ну так в чем же дело? Они решат, как лучше им. Ты снова все скажешь дочери…
– Мне остается только согласиться, – я вздохнула. – И сейчас еще рано об этом говорить. Мальчик еще очень болен.
– И если хочешь знать, всякое еще может произойти. Ведь они только начнут узнавать друг друга. Вполне возможно, Чоки не полюбит ее…
Я невольно сделала протестующий жест. Я мгновенно представила себе, каким ударом это было бы для Селии. После всего, что она перенесла.
– Это немного смешно, – продолжил Николаос. – Ты хочешь разлучить их, и в то же время боишься, что Чоки не ответит на чувство твоей дочери.
– Да вовсе это не смешно! Я просто знаю, как она любит его!..
– Но ведь она еще не знает его. Вот узнает получше и разлюбит.
– Ах, Николаос, ну неужели ты можешь в такое поверить?
– Конечно, не могу.
– Видишь! Вот скажи, что же мне делать?
– Что? То же, что и мне. Ждать.
Я вдруг почувствовала, что не могу сдержать смех. Ведь этот высоконравственный разговор я веду, собираясь сегодня отправиться в гости к совершенно незнакомому мужчине. В гости? Очень милое определение! Не в гости, а просто на любовное свидание. Я больше не могла сдерживаться и залилась смехом. Тотчас, конечно, прижала ладонь к губам. Но было уже поздно. Чоки открыл глаза.
Николаос не посмотрел на меня с укором, как я того заслуживала, взгляд его тотчас устремился к его любимому другу.
Видно было, что Чоки очень слаб. Он даже не владел мышцами своего лица. Но мы оба поняли, что он пытается улыбнуться. Я поспешно встала так, чтобы он не увидел эти окровавленные тряпки. Но он видел только нас, меня и Николаоса.
– Слабость… – голос его стал таким тонким и слабым. – Странный сон… такой… Тебя видел… странно… – он смотрел на меня.
– Поспи еще, родной, – тихонько сказала я, наклоняясь к нему. – Ты уже выздоравливаешь. Еще немного окрепнешь – и будешь совсем здоров.
– Это ты видел ее дочь, – сказал Николаос. – И еще увидишь.
Но Чоки еще не мог вслушиваться в наши слова, воспринимать, что ему говорят, он был слишком слаб.
– Сказала… – продолжал он истончившимся голосом, – никого не убивал… Правда?..
Он спрашивал не нас. Кому он задавал этот вопрос? Только не нам. Себе? Высшему началу, Богу?.. Но, кажется, он ждал ответа.
– Правда! Это правда! – горячо воскликнул Николаос.
Чоки наконец-то смог улыбнуться и закрыл глаза. Я пощупала пульс.
– Возьми и ты, Николаос, – прошептала я. – Кажется, ровнее стало. Я не ошибаюсь?
Николаос взял запястье Чоки.
– Да, – даже при шепоте я слышала, как дрожит его голос. – Это просто чудо какое-то.
– Что ты шепчешь? Можно просто тихо говорить. Он крепко уснул, я вижу.
– Мне надо ехать к Теодоро-Мигелю, но я так хотел бы видеть их первую встречу.
– Первую для него, не для моей дочери.
– Нет, и для нее. Она впервые увидит его совсем живого, сможет заговорить с ним.
– Ты не думай, Николаос, я ни за что не помешаю им.
После всего того, что было!..
– Но объясни мне, что же все-таки?..
– Да очень просто. Она побежала ночью раскапывать его могилу.
– Неужели она чувствовала, что он жив?
– Сознательно, конечно, нет. Тогда она просто не дала бы похоронить его. Но что-то такое она, должно быть, чувствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144