Они были плохими, не надо было их, они мешали ему выжить. Такое вдруг пришло мне в голову.
Но все равно я не должна поддаваться иллюзиям. Со мной как с женщиной, вероятно, все же покончено. Чоки был у меня последним. Мой мальчик, моя Вселенная. И все. Кончено.
Я повернула голову. Так меньше видны рябины. Украдкой я взглянула на молодого врача. Он чем-то мне напомнил Санчо Пико. Насмешливыми добрыми глазами что ли? А может быть чуть заостренной бородкой.
– Мне нужно побеседовать с вами, – прошептал он, и губы его дохнули в мою щеку приятным жаром. – Поговорить наедине.
Его насмешливые глаза вспыхнули.
– Я все понимаю, – я сама удивилась, как мелодично снова зазвучал мой голос. – Я все понимаю. Но я даже не знаю, как вас зовут. И потом, дома больной…
– Больному не повредит, если вы на время оставите его в руках вашей дочери, быть может, менее опытных, но в данном случае более надежных, чем ваши очаровательные руки. А зовут меня Сантьяго Перес, я врач и добрый приятель Николаоса и Андреаса. Сегодня в полдень мой кучер привезет лекарство и отвезет вас ко мне.
Я не успела возразить. Да я и не хотела возражать.
Сильные мясистые мужские губы впились, охватили мои губы. Поцелуй был долгим и жадным. Да, это была как раз та пища, по которой я изголодалась.
Со двора позвали:
– Сантьяго!
– Это ваши спутники, – пробормотала я смущенно, как девушка, которую впервые поцеловали.
– До встречи! Не провожайте, мы знаем дорогу.
Он быстро вышел. Я растерянно подумала, что он прав. Вовсе не следует мне показываться его приятелям. Вид у меня сейчас, наверное, самый что ни на есть нелепый. Наверное, я все-таки похожа не на молодую девушку, а на старую деву, которую вдруг кто-то чмокнул в щеку. Ой, как глупо! И это я?!
Во дворе раздался стук колес. Карета шестерки выезжала.
Глава сто пятьдесят восьмая
Николаос сидел у постели Чоки.
– Николаос! – окликнула я, останавливаясь в дверях.
Он повернул голову и посмотрел.
Я чувствовала, как раскраснелись мои щеки. Наверное, Николаос догадался. Во всяком случае, он улыбнулся насмешливо, но по-доброму.
– Вы улыбаетесь совсем как ваш приятель Сантьяго, – я тоже улыбнулась. – Так насмешливо и все же по-доброму. Я люблю, когда мужчины так улыбаются.
Он передернул плечами и скорчил мне веселую гримасу.
Я вошла и села у стола.
Николаос взял чашку и начал с ложечки кормить Чоки. Я поспешно стала помогать, придерживая голову больного. Тот еще не мог открыть глаза, но проглотил несколько ложек питательной смеси. Я осторожно отерла ему губы краем влажного полотенца и бережно опустила его голову на подушку.
– Пульс очень слабый, – сказал Николаос.
– Но крови больше нет, слава Богу.
Я оглянулась вокруг. На полу валялись окровавленные полотенца. Но они, казалось, уже были из другой какой-то действительности, уже не имели отношения к человеку, лежавшему на постели. И я вспомнила. И вправду давнее. Так было после родов. Когда я видела кровь в тазу, на простынях, но это как будто уже и не имело отношения ко мне. Рождение уже свершилось. А сейчас? Тоже ведь как новое рождение, воскрешение…
– Надо прибрать здесь все, – сказала я, – чтобы он не видел, когда откроет глаза.
– Он еще долго проспит. А вы устали. Посидите.
– На «вы» или на «ты»? – спросила я, улыбнувшись.
– Да сам не знаю. Тоже устал. Ничего не соображаю. Как вам… как тебе хочется.
– Пройдет, Николаос. Все будет хорошо.
– Сейчас мне нужно ехать к Теодоро-Мигелю, улаживать все…
– Он будет только рад, – осторожно заметила я.
– Он – да. Но мне придется задержаться часа на два. – Николаос невольно вздрогнул. – А сейчас-то совсем неохота… Но делать нечего.
– Я побуду с Чоки…
– С ним Альберто побудет. – Николаос имел в виду слугу, которого оставлял ухаживать за своим больным другом.
– Здесь нужны два человека.
– Ну, он и твоя дочь.
– Селия устала, – я смутилась и не договорила.
– Я тебя понимаю, – проговорил Николаос чуть отчужденно.
– Нет, не думаю, – я испугалась, что это прозвучало резко.
– Но я об одном прошу тебя, – продолжал Николаос, словно не слышал моих слов, – не дай ему умереть второй раз. Пожалей его. Ведь и он кое-что сделал в этой жизни для тебя. Да и я.
– Да, я никогда не в силах буду отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали.
Но Николаос по-прежнему будто и не слышал.
– Я не прошу тебя позволить Селии выйти замуж за него, – говорил он. – Я только прошу, пока он еще слаб и болен, пока его жизни угрожает опасность, позволь им видеться. Это спасет его.
– Николаос, зачем ты так дурно думаешь обо мне? Неужели я заслужила такое? За что?
– Ну хорошо, прости, прости, – он махнул рукой.
– Разве мы больше не друзья? – Я. взяла его за обе руки.
– Друзья, конечно, друзья, – он смутился.
– Тогда выслушай меня. И внимательно. Ты знаешь, я для Чоки все готова сделать. И Селия любит его. Я знаю, она будет рядом с ним. Я буду с тобой откровенна. Пока… пока его не было с нами, в мире живых, я очень сочувствовала моей девочке, я так жалела, что ее любовь не получит того естественного завершения, которое любовь должна получить. Я говорю совершенно искренне. И теперь, когда он снова с нами, я снова охвачена сомнениями. Разумеется, и речи быть не может о том, чтобы разлучить их, пока Чоки болен и слаб. Но когда он окрепнет, когда он совершенно выздоровеет… Тогда… Я тебе честно говорю, я не знаю. Ведь не я вырастила ее. Надо считаться и с чувствами ее приемных родителей, Анхелы и Мигеля…
– Дело не в них, а в тебе, – произнес Николаос.
– Господи! Да, Николаос, ты прав, дело во мне…
– Что же тебя смущает? Деньги? Ты знаешь, у меня они есть, много денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144