Створки распахнулись. Мои будущие тюремщики стояли поодаль. Но ворота, которые вели на дорогу, уже были заперты, я это заметила. Щеколда была задвинута.
Увидев меня, все немного растерялись. Мнимые дамы теперь показались мне еще более комичными. В один миг я подскакала к воротам, откинула щеколду, распахнула ворота и быстро выехала на дорогу. И помчалась! Но они не погнались за мной. Вот и все! – Селия улыбнулась.
Я знала, что в Испании строго карают за мужеложство. Впрочем, возможно, эти люди подумали, что Селия и сама скрывается, и потому не в ее интересах доносить на них. А может, они полагались на чье-то высокое покровительство. Ведь говорили они о каком-то человеке, который мог принимать решения. Этим человеком мог вполне оказаться Теодоро-Мигель. Хотя… Зачем ему покровительствовать сомнительным личностям? А, впрочем, кто знает… Возможно, они – тайные агенты инквизиции, оттого и не так уж опасаются… Если, конечно, Селия сказала мне правду. Но похоже, что так оно и есть.
– Ты сейчас правду говоришь мне или снова сочиняешь? – спросила я.
– Нет, сейчас – правду.
– Тебе повезло. Но я бы не хотела, чтобы ты и дальше вела себя так. Мне придется поговорить с Анхелой, хотя ты, наверное, сочтешь это предательством с моей стороны.
– Не знаю, – честно отозвалась она.
– Ты следила за мной в саду?
– Я просто увидела, как ты вышла.
– Где ты пряталась в саду?
– Сидела на дереве?
– А как ты узнала, где моя комната?
– Просто смотрела. Увидела, как ты пошла…
– А как открыла окно?
– Очень просто. Кинжалом. Показать, как?
– Не нужно, – я остановила ее. – Ты, конечно, очень странная девочка. Утром решим, что делать дальше. Ты хотела записать свою сказку. Сейчас я дам тебе бумагу, перо и чернильницу. Ты часто сочиняешь подобные истории?
– Да, я хотела бы написать целую книгу, – она снова заговорила робко. – Такую как книга Назидательных новелл дона Мигеля Сервантеса.
– Тебе нравится писать?
– Да, я умею писать еще сонеты о любви…
– Скажи, Селия, ты влюблена? Ты об этом хотела поговорить со мной?
– Нет, нет… Не об этом… А сонеты всегда бывают о любви, так надо. И для того, чтобы писать сонеты о любви, совсем не обязательно самой влюбляться, надо просто знать, как пишутся такие сонеты.
– А как же это узнать?
– Надо просто прочитать много разных сонетов, которые написаны другими поэтами, тогда и узнаешь, как писать.
– И новеллы пишутся так же?
– Да.
– Но то, что ты мне рассказала, так страшно и противно. Почему ты сочиняешь так, а не иначе?
Девочка помедлила с ответом. Кажется, она колебалась, быть ли ей откровенной со мной. Наконец все же решилась.
– Если сочинишь, напишешь что-то такое противное, значит, в жизни никогда это не сделаешь.
– А тебе хочется сделать? – спросила я с интересом.
– Я думаю, любому человеку хоть раз в жизни хочется сделать что-то противное, – бесстрашно призналась она. – Даже такому чистоту и наивному, как Ана…
– Ты очень дружна с Аной?
– Да.
– Хорошо, Селия. Сейчас я дам тебе бумагу и письменные принадлежности. Я очень люблю тебя и мне бы очень хотелось еще поговорить с тобой подольше. Но ты выбрала плохое время. Тот человек, помнишь, я тебе показала его, он очень плох. Возможно даже, ему осталось жить считанные часы… – я говорила, не глядя на нее и вынимая из ящика стола стопку бумаги, чернильницу и перо. Я поставила все на стол, затем подняла голову.
Девушка стояла, понурившись. Вся ее тонкая фигурка выражала какую-то мучительную тоску.
– Благодарю тебя, – она бросила быстрый взгляд на стол, – Но я лучше сейчас не буду писать.
Я спокойно восприняла эту очередную причуду.
– Как тебе хочется, – сказала я. – Тогда ложись. Я устала и сейчас лягу. Извини, но кровать всего одна. Придется потесниться.
– Мама!
– Что еще? – я уже отвернулась и начала разбирать постель, но когда она меня окликнула, я снова повернулась к ней.
Она встала снова у окна, такая худенькая, печальная и несчастная.
– Мама, прости меня за все! За все! За то, что я плохо думала о тебе. И за то, что я сейчас так глупо приехала… Прости…
– Родная моя, но я вовсе и не сержусь. Я ведь тоже была молода и у меня были свои причуды.
Кажется, я сказала не то. Слово «причуды» обидело ее. Но я не знала, как исправить эту свою ошибку. Я очень устала и действительно хотела лечь. Девочка все стояла у окна. Я быстро сняла платье, надела сорочку, распустила волосы и заплела на ночь косу.
– Раздевайся, Селия, и ложись. Вот и для тебя сорочка.
Девочка молчала.
– Ложись. Я погашу свечу. Я очень устала. У меня от света болят глаза.
– Я постою еще немного, можно? А свечу я сейчас задую.
– Хорошо. Поступай, как знаешь, – я повернулась на бок, и глаза мои закрылись.
Я тщетно пыталась заставить себя бодрствовать еще хоть немного. Мне хотелось дождаться, пока ляжет Селия. Ведь и она устала, бедный ребенок. Но у меня уже не осталось никаких сил. Тут как раз Селия задула свечу. Я мгновенно уснула.
Глава сто сорок третья
Проснулась я от тихого голоса, обращавшегося ко мне. Сначала я уловила лишь звучание, но не поняла смысла. Первая моя догадка была, что это зовет кто-то из слуг или Николаос… Значит, Чоки… Ему плохо…
«Но ведь дверь заперта, а голос совсем близко», – подумала я все еще в полусне.
И тотчас узнала этот тихий голос и поняла, что это Селия зовет меня.
– Мама, мама… – умоляюще произносила девочка.
Я приподнялась, опершись на локти.
Я увидела девочку у окна. Неужели она так и простояла… И не ложилась? Да, конечно. Она и не раздевалась.
– Селия! Почему ты не спишь?
– Мама!.. Прости меня, пожалуйста… Я не могу спать… Не сердись… Я эгоистка, я ужасная… Я разбудила тебя… Но я не могу… Мне очень плохо…
Я вскочила и подошла к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144