– Во-первых, это твоя новая теория авторства, не моя.
– Я…
– Во-вторых, даже если теория верна, научный мир никогда не простит мне, что я ее доказала за его счет.
– Ты…
– И в-третьих, есть вещи, которые для меня важнее, чем наука.
– Мы…
– Дай мне закончить, Джонатон. Саймон, мой муж, женился не на ученом. Ему не нужна жена-исследовательница и тем более неудачница, которая даже колледж не окончила. Я бросила учебу. Ты же знаешь. Я не могу вернуться. Не смогла бы, даже будь такая возможность. Я писатель. Надо было оставить все как есть, поддержать заблуждение. Пожалуйста, сделай вид, что я ни в чем тебе не признавалась. У меня есть только жизнь с Саймоном, да и той, пожалуй, уже не осталось. Мне надо вернуться. Отвези меня домой, Джонатон. Мне тут нечего делать.
Я потянулся через кровать, чтобы поцеловать Анастасию. Она отвернулась.
– Посмотри, – сказала она, – вот врач. Скажи ему, что я готова вернуться домой.
Этого человека я, возможно, уже видел в больнице, но ни разу с ним и словом не перемолвился.
– Миссис Стикли? – осведомился он, скрипя по-стариковски.
– Объясни ему, что со мной все в порядке, Джонатон. Скажи ему: после всего, что я написала, после моего награжденного романа, мне просто какое-то время нечего было сказать.
– Думаю, доктор захочет, чтобы ты сама ему все объяснила, – сказал я. Врач подошел к кровати. Воздрузил очки для чтения на кончик длинного носа, чтобы лучше нас разглядеть – По-моему, вам стоит побеседовать.
VI
Потом был консилиум, на который Анастасию не допустили. Меня не приглашали. Врачи вместе с Саймоном решили, что назавтра он заберет жену домой.
Но он, естественно, был слишком занят. Поэтому он отправил в Пало-Альто меня. Я поехал. Забрал жену Саймона на машине моей подруги.
– Куда теперь? – спросил я, пока мы ехали с холма прочь от клиники. Она не ответила, и я остановился на обочине.
– Хочешь увидеть, где все началось? – спросила она. – Давай я покажу тебе, где стала плохой.
Мы оставили машину и пошли пешком. Она взяла меня за руку.
– В кампусе Лиланда так сразу и не разберешься, – сказала она. – Я никогда и не слышала о том месте, куда сейчас тебя веду, пока не нашла его на старой университетской карте. Грот Велланова. Никто не знает, в честь кого он назван и почему. – Мы дошли до окраины кампуса, где окрестности становились лесистее, а тропинки замыкались сами на себя. – После пожара о нем узнало больше людей. В газетах были фотографии. Больше полугода прошло. Хочу посмотреть, растут ли снова кусты. Все вышло из-под контроля, Джонатон. Я имею в виду, это невозможно было остановить. – Она столько пережила, что любые ее слова можно было понимать как метафору – и в то же время как реальные факты. Я сказал ей об этом, пока она расстегивала сандалии. Она отдала их мне. – Моя жизнь литературнее обычной? – спросила она.
– Ты уже знаешь ответ.
– Скажи мне.
– Твоя жизнь заставляет краснеть от стыда мои романы.
– У тебя никогда не было интриги.
– У тебя никогда не было прозы.
– И что теперь?
– Покажи мне свой грот.
Она за руку свела меня с исчезающей тропинки. Протащила сквозь заросли деревьев к опаленному солнцем выходу – ни тени той черной ночи.
– Что здесь случилось? – спросил я. Она закурила. – Ты сказала, тут был пожар?
– Разве я могла быть хорошей, Джонатон? Как бы ты сам поступил? – Она высвободилась. – Представь, что ты влюблен. Представь, что ты любишь какую-то женщину, не твою милую Мишель. Допустим, это взаимно, но чем больше вы видитесь, тем чаще она хочет от тебя того, что за гранью твоих возможностей.
– Дружбы?
– Настоящего литературного таланта. Но, предположим, у тебя есть способ смошенничать. Ты бы смошенничал?
– Да.
– Даже если бы это означало навсегда потерять ту жизнь, к которой ты привык?
– Да.
– Но представь, что больно не только тебе. Представь, что и другие пострадают.
– Представляю. Ответ тот же.
– Тогда ты понимаешь.
– Иди сюда.
– Это было неизбежно, что я так дурно себя вела. В ночь, когда я сожгла рукопись, я просто сделала то, что было неотвратимо.
– Ты опубликовала рукопись.
– Оригинал.
– Ты дала мне его увидеть.
– Только последнюю страницу. Я не смогла ее уничтожить.
– Почему?
– Хотела помнить правду, что бы ни случилось. Хотела помнить себя до лжи и знала – чтобы быть убедительной, чтобы убедиться, мне потребуется серьезное доказательство.
– Ты говоришь в прошедшем времени.
– В клинике я решила забыть. Пришла к выводу, что только так можно.
– Только так можно?
– Только так можно любить Саймона. Неправдоподобно, я признаю. С амнезией романов не пишут.
– Стэси, ты сожгла рукопись?
– Там, где ты стоишь.
– Такое не забывается.
– Я думала, ты уже знаешь, поэтому и призналась.
– Сейчас я знаю все.
– И что теперь?
– Пигмалиону нужна новая книга.
– Кому?
– Твоему мужу.
– Да.
– Тебе нужна твоя жизнь с Саймоном.
– Да.
– А мне нужно…
Она поцеловала меня прямо в губы. Грубый и гибкий, словно кошачий, ее язык обволакивал и терся. Кисловатый привкус, подсоленный дымом ее дыхания, достиг моего носа. Она лизала и смеялась.
Я прикусил ее шею, упиваясь никотиновым потом. Она укусила в ответ, сильнее. Стукнула меня. Я впился в яремную вену.
Вот так все и случилось. Мы поимели друг друга в гроте Велланова. Раздели друг друга догола. Она кормила меня своей грудью. Я проталкивал член глубоко ей в глотку. Она поставила меня на колени. Я ее повалил. Раздвинув ноги, она вцепилась в меня. Я погрузился в нее, вышел. Я целовал ее соски, ее губы. Она потянула меня за ухо.
– Трахни меня, – сказала она. – Пожалуйста.
Куда деваться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103