Пес кубарем прокатился по склону, попытался встать на ноги у подножия, а дотом долго отряхивал налипшие комья со шкуры. Спустившись на несколько футов вниз и схватив второго зверя, череп которого был пробит ударом ледяного кинжала, великан за правую лапу подтащил его к вершине сугроба. Дрожа, обхватив еще теплое тело, великан согревался. Затем он выломал правый изогнутый саблеобразный клык около семи дюймов длиной и вспорол зверю брюхо, орошая снег кровью. Показались внутренности, ребра, красные от свежей крови. Великан схватил труп пса за голову и бросил к подножию холма. Четвертый и пятый псы, не медля, начали рвать труп огромными клыками. Великан не сомневался, что такая же судьба ждет останки первого пса, как только псов одолеет голод. Эти звери немногим отличались от волков, которые всей стаей набрасываются на слабого или искалеченного сородича, даже своего вожака, и сжирают его.
Тяжело дыша, великан взял собачий клык, выломанный из челюсти зверя, и взглянул в сторону низины, где третий зверь еще пытался, цепляясь за склон огромными лапами, подняться наверх. Взглянув на великана, зверь угрожающе зарычал.
Пес собрался, присел на задние лапы, напружинился и попытался еще раз забраться наверх, из низины.
Он вновь сполз вниз.
Однако казалось, что вскоре он сумеет выбраться на твердый, более утоптанный снег и по нему обойдет сугроб.
Великан не сомневался, что ярость и неудачи зверя были временным явлением.
Несмотря на жгучий холод, кровь великана разогрелась и быстрее бежала по жилам. Он смерил взглядом расстояние от верхушки сугроба до низины под ним, до центра позвоночника беспокойного, мечущегося пса в пятнадцати футах внизу.
Он прыгнул, напружинив ноги, и влекомый притяжением свинцовой тяжестью опустился на позвоночник зверя, который издал внезапный, резкий вой, а затем визг боли.
С помощью клыка, великан моментально вспорол брюхо перепуганного зверя, а затем сунул руки и ноги в трепещущее, наполненное кровью горячее нутро. Он буквально купался в крови пса, прижимаясь к его трупу. Затем, склонившись, он напился крови, черпая ее ладонями, съел сердце и печень и начал свежевать труп.
Работая, он слышал, как на другой стороне холма из-за трупа вожака ссорятся четвертый и пятый псы.
Глава 22
На равнине наступила поздняя ночь. Стоял непроглядный мрак. На облачном небе не было видно ни луны, ни звезд.
Завернутый в собачьи шкуры, великан выбрался из снега. Его надежно укутывала такая одежда, закрывая ноги, тело и даже голову — шлем получился из головы и шеи вожака, через разинутую пасть которого великан разглядел отдаленный блеск фонаря. Судя по колебанию, его вез всадник. Великан почти не знал о том, где расположены селения отунгов. Он двигался на юг по равнине Баррионуэво, когда, застигнутый бураном, полузамерзший, ослабевший, слепой от снега, он заблудился и был вынужден убить коня. Он намеревался пересечь Лотар и поискать базунгов, которые, как он помнил еще со времен жизни в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, находились где-то в лесах к западу от Лотара. От них он надеялся узнать о том, где найти отунгов, если кто-нибудь из них еще выжил. Теперь он знал, что отунги пока уцелели — об этом упоминал герул в повозке Муджина, вожака герулов, которые взяли великана в плен. В ту же самую повозку великану несколько ночей приводили прелестную рабыню, бывшую дочь знатного отунга, которую герулы обратили в рабство всего два года назад.
Иногда ему казалось, что она еще считает себя свободной.
Временами старый герул, по-видимому, стражник или надсмотрщик великана, убирал одну из цепей и запирал браслет на щиколотке рабыни, приковывая ее к постели великана, чтобы она не могла убежать и должна была ждать, когда понадобится хозяину.
Казалось, она считает себя свободной, и он ударил ее как рабыню, потому что она и была рабыней.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Гортанс! — сказала она. — Умоляю тебя, не останавливайся!
— Как тебя зовут? — уже с угрозой переспросил он.
— Ята! — чуть не плакала она. — Рабыня Ята! Прошу вас, не останавливайтесь, господин! Ята, ничтожная рабыня, умоляет вас не останавливаться. Пожалуйста, еще, господин!
Он не знал, где находится, где расположен лагерь герулов, далеко ли от него отунги. Он не знал, сколько времени заняла дорога в лагерь, поскольку и после прибытия туда он четыре дня провел без сознания. О самом пути у него остались смутные, почти безотчетные воспоминания — о веревках на руках, о боли, о вынужденном пробуждении, о пище, напоминающей белые шарики, которые потом растирали в воде, о снеге, который прикладывали к его рту вместо воды, о том, как его били, чтобы он вновь потерял сознание. Через несколько дней он уже был в лагере, в повозке, обычном зимнем жилище герулов, которые, по-видимому, двигались от одной стоянки с запасами пищи к другой. Когда с него сняли цепи, вывели из повозки, раздели и заставили бежать от собак, он успел заметить только двадцать повозок, пятьдесят-шестьдесят лошадей и небольшое стадо скота. Чуть поодаль кренился низкий, ветхий, занесенный снегом сарай. К нему вели протоптанные в снегу тропы. В сарае хранили сено — он догадался об этом по разбросанной вокруг него соломе. Над стоянкой висел густой запах навоза. Такие сараи, как этот, использовали для хранения кормов или, смотря по погоде, как убежище для скота. Вероятно, этот лагерь, расположенный для зимнего времени слишком далеко на севере, был сторожевым или пограничным. Обычно такие стоянки служили базой для охотников, разведчиков или военных отрядов. С помощью вот таких рассеянных лагерей, далеких от южных зимних пастбищ, куда отгоняли скот, с помощью небольших становищ, затерянных среди горных долин, герулы наблюдали за всем, что происходило на плато Тунг, или на равнине Баррионуэво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98