Медведь уходил от погони, не желая продолжать бой. Человек вторгся на его территорию, и именно потому медведь вначале был так разъярен. Великан заметил, что шкура зверя перепачкана и свалялась — вероятно, зверя разбудили в его берлоге, в которой он спал с поздней осени.
Великан разгреб снег и ощутил под ногами замерзшие листья, толстым, хрустящим покрывалом лежащие на заледенелой земле.
На земле можно было стоять довольно устойчиво. Медведь бежал, опасность миновала. Мало нашлось бы людей, отважившихся преследовать зверя в таком случае. Они были бы благодарны уже за то, что остались в живых. Кроме того, трудно предугадать поведение внезапно разбуженного хищника. По крайней мере, охотясь за ним, надо находиться подальше от берлоги и хорошо понимать, что затеваешь. Даже медведи одного вида могут различаться по повадкам. Медведь уже скрылся.
Иногда трудно бывает решить, что делать дальше. Даже звери испытывают подобные затруднения. Вероятно, это становится понятно, только когда неожиданно и бурно, в определенном месте и порядке, срабатывает другое чувство — неукротимое и яростное.
Лес казался совершенно тихим.
Зверь, должно быть, был уже далеко. Вероятно, его территория все же не была нарушена — в конце концов, вторжение человека отличается от вторжения другого медведя. Будь на месте великана другой медведь, или врос, его противник не отступил бы так поспешно. Теперь зверь, должно быть, вернулся к себе в берлогу — зализывать раны и спать.
Великан по-прежнему стоял в снегу. Ему было трудно поднять меч, наконец, он положил его на плечо.
Интересно, думал он, как тангарский лесной врос похож на медведя-арна.
Разумеется, песок на арене дает лучшую опору, там есть хорошее освещение, как и должно быть. Лес стоял молчаливый и опустевший. «Он ушел, — думал великан, — уже ушел». «Нет, — внезапно возникла у него пугающая мысль. — Вспомни школу Палендия, вспомни медведя-арна».
«Но это другой медведь, — убеждал он себя. — Он ведет себя иначе. Может, он и похож на арна, но только с виду. Между ними много различий — это точно».
«Несомненно, поведение в особых ситуациях не могло быть стандартным. Как бы повел себя в этом случае медведь-арн?»
Великан не знал ответа на этот вопрос.
Звери, как и люди, бывают совершенно разными.
«Он ушел, — убеждал себя великан. — Давно ушел».
В этот момент позади него раздался яростный рев и шум тела, пробивающегося через снег.
В школе Палендия его и всех остальных учили, как вести себя при любом неожиданном звуке, как следует немедленно реагировать на него, говорили о том, что внезапный крик может привести противника в оцепенение, заставить его простоять неподвижно, и таким образом, это может оказаться преимуществом для одного и бедой для другого противника.
Не успел он поднять меч, как был сбит с ног.
Он вскочил, рванулся в сторону, и когда медведь развернулся, подобно пружине, на него уже был направлен меч. От удара с морды медведя закапала кровь. Великан развернулся в прыжке и нанес удар по передним лапам зверя, который взревел от боли, перекрывая звук лопающихся пузырей крови, выходящих изо рта. Лапы оказались отсеченными до второго сустава. Человек поднял выпущенный из рук меч, и когда медведь навалился на него с разинутой пастью, ударил поперек черепа, над правым глазом, снеся полголовы. Медведь застыл, как будто в изумлении, и медленно ткнулся изуродованной, покрытой кровью и ошметками мозга мордой в снег. Великан еще раз занес тяжелый меч и перерубил позвоночник зверя.
Забрызганный кровью человек упал в рыхлый сугроб.
Глава 24
Костер горел ярко и приветливо.
Он шипел и мерцал, когда сало с жарящейся медвежатины капало прямо в огонь.
Вокруг оказалось множество холодных и сухих веток. На равнине такое топливо было бы драгоценным. Огонь тоже было легко добыть с помощью тонкой лучины, выструганной ножом герулов, и сухих, вырытых из-под снега листьев, отогретых в ладонях — от вращения лучинки с листьев начала подниматься тонкая, витая ниточка дыма, затем мелькнула искра, постепенно она охватила листья, потом, разгораясь, пламя заплясало на тонких лучинках и наломанных руками сучьях.
Она сидела неподалеку со связанными руками и ногами.
Было совсем нетрудно преследовать ее по снегу — следы рабыни четко виднелись на нем.
Она знала, что он идет за ней, с того момента, когда увидела, как облаченная в собачьи шкуры фигура с оскаленной пастью на голове и поднятым мечом рванулась к разъяренному медведю. Она бежала.
Разумеется, медведь должен был задрать его. В любом случае ей пришлось бы бежать. После этого великан уже преследовал ее, не таясь, и когда настиг у поляны, она обернулась с поднятой в руке палкой.
— Разве рабам позволено поднимать оружие на свободных людей? — спросил он.
Она быстро бросила палку на снег.
— Стой на месте, — приказал он, — повернись, скрести руки за спиной.
Дрожа, со слезами на глазах она отвернулась.
Он связал ей запястья крепким кожаным ремнем от сумки, привезенной герулом, в которой оказалось немного муки, сыра и полоски вяленого мяса, те что летом нарезали в толщину бумаги и вялили на шестах. На таких тонких полосках мухи не откладывали яйца. Великан завязал ремень так, что достаточно длинный конец позволил обвязать ее щиколотки.
Она повозилась, устраиваясь поближе к огню.
— Где ты добыл шкуру белого викота? — спросила она.
— На равнине я ранил зверя, потом он умер от ран. Герулы освежевали его. Шкуру передал мне старый герул по имени Гунлаки. Ты его знаешь.
— Да, — кивнула она. — Я знаю Гунлаки, — и она передернулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98