Короткие боковые отростки в соседние коридоры,
отходящие под углом наклонные тоннели - все связано в хитрый клубок.
Хворый тормозит, видимо, ориентируется, и направляется к одному из
ответвлений. Короткий переход - и мы оказываемся в помещении объема
среднего зала у Куна - мелочь по сравнению со здешними куполами. Световые
камни вкраплены в потолок и образуют сложный узор, а стены закрыты
несколькими рядами полок, сверху донизу заставленными разноцветными и
разноформенными корзинами и кувшинами. Хворый объявляет:
- Пришли. Здесь мы можем отдохнуть и пополнить запасы. В черных
кувшинах вода, в зеленых и серых корзинах - сухая еда. Но сначала нужны
четыре пары рук, чтобы открыть дорогу вперед.
- А попозже нельзя? - это Паханенок предчувствует скорое пожрать и
теперь любит всех вокруг, кроме тех, конечно, кто хочет оттянуть сладкий
миг. - Сейчас бы вместе посидели да поели в охотку!
Хворый снисходит до объяснения:
- Убирать затворные плиты можно только в одно время дня, оно
наступило сейчас. А еще на сутки здесь задерживаться не стоит. Пойдем мы
трое, и...
- Можно, я? - встреваю. Хворый говорит "да" с еле заметным
неудовольствием, у меня появляется подозрение - уж не хотел ли он с орками
насчет меня договориться, как недавно ко мне насчет них подходил?
Пока идем к затворной плите, я все гадаю, зачем четыре пары рук
нужны, но все разъясняется достаточно просто. В четырех разных местах
одного из тоннелей нужно положить руки на определенный камень, а потом
хором нажать с молитовкой, кою произносит Граф, один за всех. Тупиковая
стена тихо отъезжает в сторону, и ее торец становится одной из
вертикальных плит боковой облицовки, и что интересно - камешек световой на
ней тоже присутствует. За плитой оказывается такой же коридор, и я
прикидываю, сколько тупиков мы уже миновали, и ведь наверняка каждый - это
вот такая дверь. Идем обратно, по дороге - светская беседа на отвлеченную
тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает,
и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два
несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если
Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то
Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:
Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся - поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь - сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.
Поет Пахан слезливым громким голосом, напрочь заглушая официальный
текст типа: "Пусть все мы разных лиц, но цель у нас одна - приблизить дни
всеобщего блаженства". Эльфы уже бегут вперед, а я за ними. У дверей
возникает пробка, я пробиваюсь и вижу картину в духе лучших традиций
Великого Маршала. На полу - несколько вскрытых корзин, в миске - размазня
из желтой муки, два открытых черных кувшина, один зеленый, один красный, и
еще осколки второго красного разбросаны по полу. Около красной посудины
сидят оба орка, при нашем появлении песня обрывается. Паханенок просто
глядит узкими глазками, а Пахан проявляет инициативу.
- Во! - говорит он, поднимая с пола донышко разбитого кувшина с
зазубренными краями, и наливает в него чего-то, желтоватого цвета, оно
распространяет запах спирта в смеси с розовой водой и мясным бульоном.
- Во, - повторяет он, - хорошая вещь! Ты на меня так не гляди, я
красный случайно разбил, а что упало - то пропало. Не будешь? Ну и не
надо!
Он говорит довольно ровно, но отправляя в рот содержимое донышка,
проливает половину. Затем залихватски бьет импровизированный стакан об
пол, орет как взрезанный - просто так, от полноты ощущений - и валится на
спину. Паханенок тоже тянется к кувшину, но тут уже вмешиваюсь я.
- Все, нельзя! - и убираю емкость на самый верхний стеллаж, туда ему
уже не добраться. В дело вступают светлые, они волокут обоих пьяниц к
стене у выхода, а я пока занимаюсь провизией. В зеленом кувшине
растительное масло, не подсолнечное, конечно, а какое-то хитрое. Потом
всласть напиваюсь и наполняю свою, еще со времен налета на деревню,
баклажку водой, а потом и рядом лежащую пахановскую, только уже не водой,
а пойлом алкогольным - пригодится. Барон усмиряет гуляк, ругается на
всеобщем и ирчисленге, поминая всевозможных животных и насекомых, большей
частью вредных. Паханенок пытается вновь запеть, Барон это пресекает,
потом Пахан принимается изливать душу, не реагируя на тычки и пинки.
Впрочем, его монолог никому особо не мешает, и Барон просто приглядывает,
чтобы оратор с места не сдвигался. Пахан жалуется на трудности в
сколачивании организации - и недоверчивы орки здешние, и за грош продать
готовы, и от остальных наций надо прятаться, и оружия путевого не достать.
А сейчас еще с Запада беженцы-переселенцы идут косяками. Там, видать,
главного хозяина убрали, который силой всех в своих руках держал, а у
оставшихся мелких никто служить не желает, бегут кто куда. Они - беженцы -
к дисциплине, конечно, привычны и опыт боевой имеют, но в общины вступают
неохотно и хотят своими мозгами жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131