Энтренкин встала и вышла в приемную. Босх остался в кабинете. Он слышал, как главный инспектор открыла дверь и обратилась к Лэнгуайзер:
– Пожалуйста, дайте нам несколько минут.
Не дожидаясь ответа, она закрыла дверь, повернула ключ и вернулась в кабинет, где снова села за стол.
– Я должен знать все, – негромко, понизив голос, чтобы его не слышали в коридоре, продолжал Босх. – Мы оба понимаем, что вы в состоянии помочь мне. Поэтому я предлагаю вам соглашение.
По щеке женщины скатилась слезинка. За ней последовала другая. Энтренкин подалась вперед и выдвинула ящик стола.
– Нижний слева, – подсказал Босх, хорошо помнивший составленный им самим список.
Она достала коробку с салфетками, поставила ее на колени, взяла одну и промокнула глаза и щеки.
– Как быстро иногда все меняется…
Несколько долгих минут оба молчали.
– Мы познакомились давно, еще когда я была практикующим юристом, но наши отношения не выходили за рамки профессиональных. Потом, после моего назначения на должность главного инспектора, я решила, что должна лучше знать тех, кто выступает с критикой работы департамента. Мы встретились в этом самом кабинете. Он сидел на этом самом стуле… Тогда все и началось. Да, я любила его.
Признание далось нелегко, и ей пришлось сделать паузу, чтобы справиться со слезами.
– Как долго вы… – начал Босх.
– Около шести месяцев. Но Говард не собирался уходить от жены.
Слезы высохли. Энтренкин вернула коробку в ящик и подняла голову. Выражение ее лица изменилось, словно по небу пробежало облачко. Эмоции отступили, и она была готова перейти к делу.
– Я хочу договориться с вами, детектив. Но только с вами. Несмотря ни на что… Если только вы дадите слово, что я могу доверять вам.
– Спасибо. Ваши условия?
– Я расскажу вам все. Но буду иметь дело только с вами. Взамен я хочу, чтобы вы защитили меня. Это значит, что об источнике информации никто, кроме вас, не узнает. Не беспокойтесь, ничего из того, что я скажу вам, не будет признано в суде. Предоставленные сведения могут оказаться полезны, а могут и не помочь ничем.
Босх ненадолго задумался.
– Мне бы следовало относиться к вам как к подозреваемой, а не источнику.
– Но вы же знаете, что убила его не я.
Он кивнул:
– Да. Его убила не женщина. Это сделал мужчина.
– Точнее, коп, не так ли?
– Может быть. Это и предстоит выяснить. И я выясню, если не придется отвлекаться и если не будут мешать.
– Значит, договорились?
– Прежде чем договариваться, я должен кое-что узнать. У Элайаса был информатор в Паркер-центре. Кто-то, дававший ему материалы из закрытых дел отдела внутренних расследований. Мне нужно…
– Это не я. Поверьте, наши личные и профессиональные отношения разделяла четкая грань. Мое сердце принадлежало ему, голова – нет. Я никогда не пересекала ту грань. Ни разу. Что бы ни думали ваши коллеги, моя цель – спасти департамент, сделать его лучше, а не уничтожить.
Босх смотрел на нее без всякого выражения, и она, похоже, сочла это за недоверие.
– Да и как я смогла бы достать для него такие документы? Подумайте сами. В департаменте меня считают врагом номер один. Если бы я только приблизилась к архивам или даже просто сделала соответствующий запрос, об этом тут же стало бы известно всем, сверху донизу. Такая новость распространилась бы со скоростью цунами.
Босх понимал, что она права. Карла Энтренкин не могла быть «кротом». Он кивнул.
– Так мы договорились?
– Да. Но у меня тоже есть условие.
– Какое же?
– Если вы солжете мне и я узнаю об этом, все договоренности отменяются.
– Принимаю. Но сейчас мы поговорить не сможем. Мне нужно просмотреть материалы, чтобы вы смогли начать работать с ними. Теперь вы знаете мои мотивы, мой личный интерес. Давайте встретимся позже, например, после того, как я закончу с документами?
– Согласен.

* * *

Четверть часа спустя, переходя Бродвей, Босх заметил, что гаражные двери Центрального рынка уже подняты. Сколько времени он не был там? Год? Десять лет? Пройдя через рынок, можно было сократить путь до Хай-стрит, к нижней остановке Энджелс-Флайт.
Рынок представлял собой громадный конгломерат продуктовых ларьков, торгующих мелкими поделками киосков и мясных лавок. Здесь продавали дешевые побрякушки и сладости из Мексики. И хотя двери только что открылись и продавцов было пока еще больше, чем покупателей, в воздухе уже плыл тяжелый, всепобеждающий запах масла и жареной пищи.
Пробираясь между рядами, Босх ловил обрывки фраз на испанском, долетающие скорострельными очередями. Какой-то мясник аккуратно раскладывал на выложенном льдом подносе освежеванные козьи головы; рядом уже красовались готовые к продаже бычьи хвосты. В дальнем углу за раскладными столиками сидели старики, неспешно потягивая густой черный кофе и перекусывая мексиканскими пирожками. Босх вспомнил о своем обещании принести занятым работой коллегам пончики, но, оглядевшись, не обнаружил никаких пончиков и купил пакет хрустящих, поджаренных до корочки булочек с коричным сахаром – мексиканских заменителей пончиков – излюбленного угощения всех американских копов.
Выйдя из рынка на Хилл-стрит, Босх посмотрел направо и увидел мужчину, стоявшего на том самом месте, где Бейкер и Частин несколькими часами раньше нашли пять окурков. На мужчине был заляпанный кровью фартук, на волосах – сеточка. Запустив руку под фартук, он извлек пачку сигарет.
– Так я и думал, – вслух произнес Босх.
Он пересек улицу по направлению к Энджелс-Флайт и пристроился к проходящим через турникет двум туристам-азиатам. Вагоны как раз миновали середину маршрута, и Босх смог прочитать написанные на дверях названия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108