Среди них был немолодой мужчина в разорванной рубашке, который потирал свою бутылку пива так, что сразу можно было догадаться, что он провел много времени в одиночестве, думая о женщинах. Здесь же сидел и человек средних лет в строгом деловом костюме со спущенным узлом галстука и пустым стаканом на столе. Его портфель лежал у ног хозяина. Он раскрылся, когда падал, и теперь стоял на полу с раскрытой пастью, абсолютно пустой. Интересно, когда он наберется храбрости, чтобы сообщить своей жене, что потерял работу, что проводит все дни, наблюдая за стриптизершами или сидя в дешевых кинотеатрах, что ей больше не надо гладить ему рубашки, потому что, черт возьми, ему больше не надо их носить. В общем-то, ему теперь не надо даже вставать по утрам, если не хочется.
Я заметил, что Лорелея сидит в баре, дожидаясь своей очереди на сцене. Она не слишком обрадовалась, увидев меня, но я к этому привык. Бармен сделал движение, чтобы преградить мне путь. Но я поднял вверх палец.
— Меня зовут Паркер. Если у вас возникли проблемы, позвоните Вилли. А если нет, — кругом, шагом марш.
Он отвернулся.
— Длинный вечер, — сказал я Лорелее.
— Они всегда длинные, — фыркнула она, отворачиваясь от меня и всем своим видом демонстрируя, что не желает разговаривать со мной.
Я предположил, что ей досталось от босса за то, что она слишком много болтала в последний мой визит, и ей не хотелось бы, чтобы видели, как она повторяет свою ошибку.
— Единственный доход от этих мужиков — мелкая монетка.
— Ну, тогда, наверно, вы танцуете из любви к искусству.
Она покачала головой и уставилась на меня через плечо. Это был далеко не дружеский взгляд.
— Думаешь, это смешно? Или, может, думаешь, что у тебя особый шарм? Вот что я тебе скажу: у тебя его НЕТ. Все, что у тебя есть, я вижу здесь каждый вечер в каждом кобеле, который сует мне баксы в задницу. Они приходят и думают, что они лучше меня. У них, может быть, даже появляются какие-то фантазии, которые я вижу на их физиономиях. И я не против того, чтобы брать с них деньги. Я могу, конечно, привести их домой и трахаться с ними, пока не погаснут фонари, но это вряд ли: я ничего не делаю даром. Мое внимание не будет бесплатным и для тебя, так что, если тебе от меня что-то нужно, гони бабки.
Ну что ж, логично. Я положил на стойку пятьдесят долларов и крепко прижал их пальцем.
— Будем считать это предосторожностью, — сказал я. — В последний раз, кажется, ты нарушила наш уговор.
— Ты собирался поговорить с Терезием, и что? Не поговорил?
— Да, но мне пришлось пробиваться через вашего босса. Буквально. Где Терезий?
Ее губы сжались:
— Ты и вправду пробился к этому парню? Еще не надоело давить на людей?
— Слушай, я бы сам предпочел быть не здесь. Я не хочу говорить с тобой в подобном тоне. Я не считаю себя достойнее тебя, но уж, определенно, я и не хуже, так что побереги слова. Тебе не нужны мои деньги? Отлично.
Музыка подошла к концу, посетители нестройно захлопали, когда танцовщица собрала свои вещи и отправилась в уборную.
— Твоя очередь, — сказал я, собираясь спрятать пятьдесят долларов. Но рука Лорелеи вцепилась в край стойки.
— Он не пришел сегодня утром. И предыдущие два дня тоже.
— Понятно. Где он?
— Есть одно место в городе.
— Он не появлялся там несколько дней. Мне нужно больше, чем только это.
Бармен объявил ее имя. Она состроила гримасу, затем сползла со стула. Пятьдесят долларов все еще лежали на стойке между нами.
— У него есть собственное местечко вверх по Конгари. Там чьи-то частные владения. Там он и находится сейчас.
— А где точно?
— Может, тебе еще карту нарисовать? Я не могу сказать точнее, но это единственный участок частной земли, в Национальном парке.
Я отпустил банкноту.
— В следующий раз мне будет не важно, сколько денег ты принесешь. Я не стану говорить с тобой. Лучше уж я заработаю пару долларов у этих жалких трахальщиков, чем тысячу, продавая тебе хороших людей. И вот еще кое-что бесплатно: ты не единственный, кто спрашивал о Терезии. Парочка парней приходила вчера, но Вилли выгнал их взашей и обозвал гребаными нацистами.
Я благодарно кивнул.
— И они мне понравились больше, чем ты, — добавила Лорелея.
Она поднялась на сцену, из проигрывателя зазвучали первые аккорды песни «Любовь — дитя». Танцовщица спрятала купюру в кулачке.
Очевидно, она планировала с завтрашнего дня начать новую жизнь.
* * *
Фил Поведа просидел на кухне за столом всю ночь, две чашки нетронутого кофе стояли перед ним, когда дверь за его спиной открылась и он услышал крадущиеся шаги. Фил поднял голову, и в его глазах заплясали огоньки. Он развернулся вместе с креслом.
— Я очень сожалею, — сказал он.
Петля захлестнулась вокруг его шеи, и в последние мгновения своей жизни Фил вспомнил слова Христа, обращенные к Петру и Андрею у моря Галилейского:
— Идите за мной, и я сделаю вас ловцами человеков.
Губы Поведы дрогнули, когда он произнес:
— Это не будет больно?
И петля затянулась.
Глава 23
Я ехал в Колумбию в полной тишине, не включая музыку. Казалось, что я медленно дрейфую вдоль дороги И-26 северо-западнее Дорчестера, и округа Колхаун; огни немногочисленных машин, проносящихся по встречной полосе мимо меня, напоминали светлячков, летящих параллельно друг другу и постепенно меркнущих на расстоянии или исчезающих за поворотами дороги.
Повсюду здесь росли деревья, и в темноте за ними скорбела земля. Почему бы и нет? Она была отравлена собственной историей, переполнена телами мертвых, которые лежали под листьями и камнями: британцы и колонисты, конфедераты и унионисты, рабы и хозяева, захватчики и их жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122