Осада Аттики привела к тому, что заключенные захватили несколько блоков колонии, при этом погибли сорок три человека и еще восемьдесят были ранены. Большинство погибших и раненых пострадали от решения, принятого губернатором Нельсоном А. Рокфеллером, — отбить у заключенных тюремный дворик Д, используя все доступные средства и силы. Канистры слезоточивого газа пролились дождем на обитателей этого сектора, а затем начался обстрел, беспорядочная пальба по толпе из двенадцати сотен человек, в том числе по бойцам правительственных войск, вооруженным автоматами и дубинками, которые успели просочиться на территорию колонии. Когда дым и газ улеглись и рассеялись, одиннадцать охранников и тридцать два заключенных были мертвы. Последовавшая расправа была скорой и безжалостной. Заключенных избивали, заставляли есть грязь, им угрожали кастрацией. Человек по имени Эйнджел провел большую часть осады, скрываясь в своей камере, в ужасе от собственных сокамерников ничуть не меньшем, чем от неумолимого наказания, которое последует для всех, принявших участие в бунте, когда тюрьма будет отбита войсками. Его заставили ползти голым по двору, усыпанному осколками стекла, а охрана наблюдала за этим. Когда он остановился, не в силах терпеть боль в животе, руках, ногах, охранник Хайд подошел к нему. Стекло хрустело под его тяжелыми сапогами. Он встал обеими ногами на спину Эйнджелу...
Спустя почти 30 лет, 28 августа 2000 года, федеральный судья Майкл А. Телеска из Окружного федерального суда в Рочестере, наконец, разделил сумму в 8 миллионов долларов между пятью сотнями бывших заключенных Аттики и их родственниками — компенсацию за события, которые последовали за восстанием и осадой. Рассмотрение дела было отложено на 18 лет, но в конце концов некоторые из двухсот истцов сумели поведать свои истории на открытом слушании. В их числе был и Чарльз Б. Уильямс, которого избили так жестоко, что ему пришлось ампутировать ногу. Имени Эйнджела не было в списке подавших коллективный иск, потому что он никогда не верил, что от американского правосудия можно ожидать репараций. Следующий срок после Аттики, еще четыре года, он отсидел в Рикерсе. Когда он вышел после этой последней отсидки, он был совершенно разбит, в депрессии и на грани самоубийства.
А потом однажды жаркой августовской ночью он заметил открытое окно в квартире в Верхнем Вест-Сайде и воспользовался пожарным ходом, чтобы пробраться в здание. Квартира была роскошная, полторы тысячи квадратных футов, с персидскими коврами, постеленными прямо на голые доски пола. Небольшие африканские поделки были со вкусом расставлены на полках и столиках. Здесь оказалась и коллекция виниловых дисков и компактов с музыкой в стиле кантри. Все это вместе взятое заставило Эйнджела заподозрить, что он забрался в квартиру Чарли Прайда — известный притон наркоманов, употребляющих крэш.
Он прошелся по всем комнатам и не нашел никого, они были совершенно пусты. Позже он будет удивляться, как не заметил того парня. Действительно, квартира была огромная, но он внимательно обследовал ее. Он открывал шкафы, даже заглядывал под кровать и не нашел там пыли. Но, когда он уже собирался поднять телевизор и вынести его через черный ход, низкий голос за его спиной произнес:
— Парень, ты самый тупой из тупых грабителей со времен Уотергейта.
Эйнджел обернулся. С голубым банным полотенцем вокруг талии в дверях стоял самый высокий чернокожий, которого Эйнджелу когда-либо приходилось видеть вне баскетбольной площадки. Он был не меньше двух метров и пятнадцати сантиметров ростом и совершенно лишен растительности на груди и ногах. Его тело представляло собой сплошные валики мышц, без единой капельки жира. В правой руке чернокожий гигант держал пистолет с глушителем, но не оружие испугало Эйнджела — он пришел в ужас от взгляда этого парня. Это не были глаза психа, потому что Эйнджел повидал немало таких в тюрьме, чтобы точно знать, как они выглядят. Нет, в этом взгляде сквозили ум и наблюдательность, он был веселым и в то же время странно холодным.
Этот парень был убийцей.
Настоящим киллером.
— Я не хочу никаких неприятностей, — заверил Эйнджел.
— Как тебе не стыдно!
Эйнджел судорожно сглотнул:
— Допустим, я скажу тебе, что все совсем не так, как выглядит.
— Это выглядит так, будто ты пытаешься спереть мой телевизор.
— Я знаю, что это так выглядит, но...
Эйнджел остановился и решил, впервые в жизни, что честность в данный момент и в данном месте будет лучшей политикой.
— Действительно, это так, как выглядит, — признал он. — Я пытаюсь стащить твой телевизор.
— Нет, ты уже больше не пытаешься.
Эйнджел кивнул:
— Да уж, пожалуй, мне стоит опустить его.
И, действительно, телевизор стал казаться ему все тяжелее и тяжелее.
Чернокожий парень задумался на минуту.
— Нет, знаешь что, почему бы тебе не держаться за него? — сказал он наконец.
Лицо Эйнджела прояснилось:
— Вы считаете, что я могу забрать его?
Человек с пистолетом чуть не рассмеялся. По крайней мере, Эйнджел решил, что этот спазм лицевых мышц можно считать улыбкой.
— Нет, я сказал, что ты можешь держаться за него. Ты просто останешься здесь и будешь держать мой телевизор в руках. Но, если вдруг ты его уронишь, — его улыбка стала еще шире, — я убью тебя.
Эйнджел опять сглотнул. Ему вдруг показалось, что телевизор стал весить вдвое больше.
— Ты любишь музыку в стиле кантри? — спросил парень, подойдя к проигрывателю и включая его.
— Нет, — выдохнул Эйнджел, даже не пытаясь соврать.
Из динамиков полилась песня Грэма Парсонса «Мы смоем с себя пыль на рассвете».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122