.. чтоб его набальзамировали... Самое время. Даже надо с этим поспешить, пока он не протух.
Донья Пака посмеялась шутке, а потом спросила о семье сына.
— Мальчика я не застала ни сегодня, ни вчера,— сообщила Бенина.— Но Хулиана сказала, что он бегает, как нахлыстанный, в городе этот... как его... грипп, и каждый аптекарь старается расхвалить свой товар. Антоньито мечтает заработать побольше денег и запустить свою собственную газету для одних только торговых объявлений, ну, скажем, где какой товар продают. Близнецы — что твои сдобные булочки, но они им обходятся недешево: кормилице подавай и жаркое, и фасоль, а поесть она не дура, сколько ни наложи — все умнет. Хулиана обещала выделить и нам немного убоины, что ей пришлет к празднику своего святого ее дядя, и еще ваша невестка даст нам обрезки кожи, которые выбрасывают в мусорную корзину сапожники в той мастерской, где она подрабатывает, стежки у нее получаются лучше всех.
— Неплохая жена сыну досталась,—снисходительно заметила донья Пака,— правда, такая простая, что ровней мне никогда не станет. Подачки ее меня оскорбляют, но я благодарна ей за добрые намерения... Ну что ж, пора нам спать. Пища как будто улеглась в желудке, через полчасика приготовь и подай мне лекарство. Сегодня что-то ноги уж очень отяжелели, а в глазах — туман. Не дай, господи, вовсе ослепнуть! Не могу представить себе, что тогда будет. Ем я, слава богу, хорошо, а глаза с каждым днем слабеют и слабеют, хоть и не болят. И по ночам-то я теперь сплю спокойно благодаря тебе, знаю, что ты обо всем подумаешь, а проснусь — в глазах мутно и ноги как ватные. Ну скажи на милость: ревматизм ревматизмом, но при чем тут зрение? Мне велят гулять. А как я покажусь на людях одетой бог знает во что? Да еще все время буду бояться, как бы случайно не повстречался кто-нибудь из тех, кто знавал меня в лучшую пору моей жизни, или какой-нибудь из этих алчных и грубых мужланов, которым мы задолжали.
Услышав эти слова, Бенина вспомнила о самом главном, что должна была сказать своей госпоже в этот вечер, и решила не откладывать дела в долгий ящик, ибо новость могла разволновать донью Пакиту и лишить ее сна; поэтому, когда они, прежде чем уйти с кухни, взялись за мытье еще остававшейся в доме убогой посуды — причем и донья Франсиска не считала это занятие зазорным, Бенина сказала как бы между прочим:
— Ах да, я и забыла... Что за голова! Сегодня я повстречала сеньора дона Карлоса Морено Трухильо.
Донья Пака замерла и чуть было не выронила тарелку.
— Дона Карлоса?.. И что же он сказал? Он сам заговорил с тобой? Спросил обо мне?
— Ясное дело, да еще с таким интересом, что...
— В самом деле? Вовремя вспомнил обо мне этот скупец, который равнодушно взирал, как я погружаюсь в бездну нищеты, а ведь я — золовка его жены... Пурита была сестрой моего Антонио, ты же знаешь... А он руки мне не протянул...
— В прошлом году, в этот же самый день, в день смерти своей жопы, он кое-что вам прислал.
— Каких-то шесть дуро! Стыд и позор! — воскликнула донья Пака, давая выход возмущению, негодованию и презрению, накопившимся в ее душе за долгие годы нужды и унижения.— У меня щеки горят огнем, как вспомню об этом. Шесть дуро! И еще обноски покойной Пуриты: грязные перчатки, рваные юбки да вечернее платье, совсем ветхое, какие носили, когда наша королева была еще принцессой... На что мне это тряпье?.. Ну ладно, продолжай: ты его повстречала... В котором часу и где?
— Примерно в половине первого. Он вышел из церкви святого Севастиана...
— Я знаю, что он каждое утро обтирает штанами пыль со скамей в церквах. В половине первого, говоришь? Да ты же в это время подавала завтрак дону Ромуальдо!
Не такова была Бенина, чтобы смешаться, когда ее поймали на слове. Ее изощренный во всяких хитростях ум и удивительная память позволили ей быстро ухватить несоответствие между выдумкой и правдой и тотчас найти выход из положения, нанизав одну ложь на другую:
— Да разве я не говорила вам, что, когда накрыли на стол, оказалось, что не хватает салатницы, и меня послали за ней в лавку на площадь Ангела, на угол улицы Эс-пос-и-Мина?
— Может, и сказала, я не помню. Но как же ты могла уйти из кухни перед самым завтраком?
— А у нас там молодая служанка из деревни, она и улиц-то не знает, и купить может бог весть что. Пробегала бы целый час и вместо салатницы принесла бы тазик для умывания... Я-то сбегала мигом, а в кухне осталась Пат-рос, она в хозяйстве разбирается не хуже, если не лучше, чем я... Вот так я и встретила этого старикашку дона Кар-лоса.
— Но для того, чтобы с улицы Греда попасть на Эспос-и-Мина, тебе не надо было идти мимо церкви.
— Так я сказала, что это он шел из церкви, шел и поглядывал на часы на улице Кансеко. Я была в лавке. Лавочник вышел поздороваться с доном Карлосом. А тот увидел меня, и мы поговорили...
— О чем же вы говорили? Расскажи.
— О, он сказал мне... сказал... Спросил про вас и про детей.
— Что его каменному сердцу мать и дети! У этого человека в Мадриде тридцать четыре дома, так я слышала, тридцать четыре — возраст Иисуса Христа и еще один прибавить; этот человек нажил огромные деньги, занимаясь контрабандой, подмазывая таможенников и надувая всех на свете, а теперь он, видите ли, проявляет участие! Вовремя вспомнил, как говорится, после ужина горчица... Тебе надо было сказать ему, что я горжусь своей бедностью, если она воздвигла барьер между ним и мною... Ведь к бедным он подходит со своей меркой и у него свой расчет. Он думает, что, подавая по «худышке», покупает по дешевке молитвы нищих и этим сумеет обмануть всевышнего, обманом пролезть в царство небесное, выдав себя не за того, кто он есть на самом деле, точь-в-точь как в таможне он выдавал шотландку за перкаль по полтора реала за вару1, подделывая таможенные штампы, накладные и прочие документы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85