— Да очнитесь же... Какого черта?.. Хватит дурака валять. Выпейте-ка еще... Не хотите?
Бенина тоже опустилась на колени и начала трясти больного, приговаривая:
— Бедный мой дон Фраскито, что с вами такое? Откройте глаза и посмотрите на меня: это же я, Нина.
Две мегеры, которые, заметим попутно, на состязании в безобразии и уродстве дали бы всем соперницам сто очков вперед, тотчас охотно рассказали почтенной старушке о том, что привело Фраскито Понте в такое плачевное состояние. Когда ему было отказано в спальных покоях Бернарды, он пошепт к ирландской часовне и присел у двери, чтобы провести ночь, прислонившись к косяку. Там они его и увидели и принялись подшучивать над ним, говорили такие вещи... ну, в общем, обыкновенные вещи, на которые никто не обижается. Но этот несчастный старикашка почему-то посчитал себя оскорбленным и погнался за ними, подняв трость, чтобы проучить их, как вдруг — бряк! — грохнулся оземь. Они захохотали, думали, он споткнулся, но, заметив, что старик не шевелится, подбежали к нему; тут подошел ночной сторож и поднес свой фонарь к лицу упавшего, и тогда они увидели, что он без чувств. Как ни дергали, ни трясли, бедный сеньор лежал, как мертвый. Позвали Хорька, тот его послушал и сказал, что это «обморока»; и так как Хорек примерный и очень милосердный христианин, да к тому же целый год учился в ветеринарном училище, он велел отнести старика к себе в дом, чтоб выходить его, вернуть душу в тело растираниями и горчичниками.
Так они и сделали: позвав на помощь еще одну товарку, отнесли его в дом — больной весил не больше, чем охапка сухого тростника,— и там, благодаря шлепкам и растираниям, Фраскито пришел в себя и очень учтиво поблагодарил их. Фитюлька сварила ему супчик, и он с аппетитом поел, поминутно выражая глубочайшую благодарность... и проспал до утра, укутанный одеялами, на этом самом тюфяке. В комнату поместить его не смогли, потому что с вечера все комнаты оказались заняты, а здесь, на старой кухне, ему было хорошо, воздух свежий благодаря вытяжной трубе.
Но вот беда: когда он утром встал, чтобы уйти, приступ повторился, и весь божий день он то и дело падал в глубокий обморок, становился совсем как покойник, и стоило немалого труда с божьей помощью привести его в чувство. С больного сняли сюртук, потому что у него был жар, но вся одежда его здесь, никто к ней не притронулся, по карманам не шарили. Хорек сказал, что, если к вечеру Фраскито не оправится, он сообщит в полицейский участок, чтоб его увезли в больницу.
Бенина заявила, что ей очень жаль отправлять такого знатного сеньора в больницу и она решила взять его к себе домой, вот именно... В голову старушке пришла смелая мысль, и со свойственной ей решимостью она тотчас начала проводить ее в жизнь.
— Можно тебя на два слова? — сказала она Фитюльке, беря ее под руку, и обе пошли к двери.
В конце коридора находилась единственная в доме жилая комната: альков с широкой железной кроватью с вязанным крючком покрывалом, кривые зеркала, эстампы, изображающие одалисок, ветхий комод и святой Антоний на пьедестале, увитом матерчатыми цветами, перед ним — лампадка. Там между Бенином и Фитюлькой состоялся короткий деловой разговор:
— Что вам угодно?
— Ничего особенного. Чтоб ты мне одолжила десять ДУРО.
— Да вы в своем ли уме, секья Бенина?
— В своем, Тереса Конехо, в своем, как и в тот день, когда я дала тебе взаймы тысячу реалов и спасла тебя от тюрьмы... Помнишь? В тот день еще налетел ураган, который с корнем рвал деревья в ботаническом саду... Ты жила на улице Губернатора, а я — на улице святого Августина, где тогда служила.
— Как же, помню. Я с вами познакомилась, когда мы вместе ходили по лавкам...
— Ты влипла в скверную историю...
— Тогда я еще только училась жить.
— Училась, училась да и поддалась искушению...
— Вы служили тогда в богатом доме, я прикинула и сказала себе: «Вот кто может вызволить меня из беды, если захочет».
— Ты заявилась ко мне, перепуганная насмерть... вот как дело было... открываться не хотела, пришлось мне самой допытываться.
— И вы меня выручили... Как я вам была за благодарна, сенья Бенина!
-~ И без процентов... А потом, когда ты уладила дело с хозяином винной лавки, ты мне отдала долг...
— До последнего реала.
— Так вот, теперь я попала в беду, мне нужно двести реалов, и ты мне их дашь.
— Когда?
— Сейчас.
— Черт побери... бог ты мой! Где мне взять столько денег? С неба они не сыплются.
— У тебя нет таких денег? И у Хорька тоже?
— Мы сейчас кукарекаем, что твой общипанный петух... А для чего вам десять дуро?
— Для того, о чем тебе знать не обязательно. Скажи: дашь ты мне их или не дашь. Отдам скоро и, если хочешь реал на дуро, я на это согласная.
— Не в этом дело, просто у меня нет и ломаного гроша. С этими дрянными овечками одно разоренье.
— Господи боже! А как насчет?..
— Нет, и драгоценностей у меня нет. Если б были...
— Поищи хорошенько, подруга.
— Ну ладно. Есть два колечка. Не мои, а Трефового Короля, приятеля моего Ромуальдо, тот дал их ему на хранение, а он отдал мне.
— Ну так...
— Так если вы дадите слово выкупить их через неделю и вернуть мне — только верное слово — то бог с вами, забирайте... За них дадут самое малое десять дуро, ведь в одном — бриллиант на целую катаракту.
Лишних разговоров не было. Заперли дверь, чтоб никто не подслушивал из коридора. А если бы кто-нибудь и попробовал это сделать, то услышал бы только звук выдвигаемого и задвигаемого ящика, шепот Бенины и хриплый клекот хозяйки дома.
XXII
Затем они вернулись к лежавшему в беспамятстве Фраскито; вскоре пришел и Хорек, статный молодец, развязный в обхождении, лицом смахивавший на цыгана, в широкополой шляпе, туго подпоясанный факой, и сразу же заявил, что пострадавшего скоро увезут в больницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85